Моря российской Арктики

Моря российской Арктики

Михаил Исаакович Ципоруха

Михаил Исаакович Ципоруха
Моря российской Арктики

ПРЕДИСЛОВИЕ

История России тесно связана с открытием и освоением суровых полярных районов. Это во многом определяется географическим положением нашей страны. Недаром выдающийся отечественный флотоводец и исследователь морей вице-адмирал С.О.Макаров однажды сказал: «Простой взгляд на карту России показывает, что она своим главным фасадом выходит на Ледовитый океан».
Арктика – это «кузница погоды» практически для всей территории нашей страны. В свете ожидаемого потепления климата Земли особое значение приобретает контроль за состоянием арктических морей. Кроме того, арктические районы России в настоящее время являются важнейшими регионами добычи нефти, газа и других полезных ископаемых. И наконец, контроль над арктическими районами является исключительно важным для обеспечения безопасности нашей Отчизны. Так что постоянный интерес россиян к Арктике вполне объясним. Еще М. В. Ломоносов пророчески утверждал: «Российское могущество прирастать будет Сибирью и Северным океаном и достигнет до главных поселений европейских в Азии и в Америке».
Позиции России в арктических районах Восточного полушария существенно поколебались в конце XX в. в связи с распадом СССР и изменением состояния общества и экономики страны. Хочется верить, что в начале XXI в. ситуация изменится.
Для меня Арктика и все, что с ней связано, было и остается чем-то особым, значительным и привлекательным для ума и души. Это во многом объясняется тем, что 30-е гг. XX в. – мои детские годы – пришлись на период повышенного интереса к Арктике. В те времена слово «полярник» для всех отождествлялось с отважными, сильными духом и телом людьми, выполнявшими очень важную для страны и народа, трудную и ответственную работу, т. е. в то время это слово означало примерно то же, что в 60—70-е гг. XX в. слово «космонавт».
В 50-е гг. XX в. мне посчастливилось участвовать в плавании кораблей Военно-морского флота по Северному морскому пути. Суровые картины ледовых морей и арктических берегов навсегда остались у меня в душе и памяти. Так что эта книга – дань памяти всем отечественным полярным путешественникам, морякам и ученым, чей самоотверженный и тяжкий труд, отвага и выдержка позволяли России успешно осваивать суровые просторы.
Итак, в добрый путь, уважаемые читатели! Счастливого плавания по страницам истории исследования арктических морей России и семь футов вам под килем!
М. И. Ципоруха, капитан 1-го ранга
Все только начинается. Теперь уже видно, что наше возвращение в Арктику – это всерьез и навсегда. Государство наконец включилось… За последнее время у нас в стране ко многому меняется отношение. А присутствие России в Арктике – принципиальная вещь.
В. С. Кошелев,
начальник первой дрейфующей
российской станции «СП-1/32»

ГЛАВА 1
БЕЛОЕ И БАРЕНЦЕВО МОРЯ

Ни бури мразом изощренны,
Ни волны льдом отягощенны,
Против его не могут стать!
М.В. Ломоносов

Когда на картах появились названия «Баренцево море» и «Белое море»?

Ба?ренцево море – самое западное из морей российской Арктики. С севера его обрамляют архипелаги Шпицбе?рген и Земля? Фра?нца-Ио?сифа, между которыми по просторам Баренцева моря проходит западная морская граница Российского сектора Арктики. От Кольского полуострова эта граница идет по Баренцеву морю на север по меридиану 32°04 35" в. д. до Северного полюса, отклонившись несколько к востоку до меридиана 35° в. д. в районе Шпицбергена. С востока море обрамлено архипелагом Но?вая Земля?.
В Баренцевом море самым удивительным образом сочетаются черты природы морей умеренных и арктических широт, так что оно в этом отношении несравнимо ни с каким другим морем, за исключением, возможно, Берингова.
Бе?лое море – является внутренним морем, все берега которого принадлежат России. Оно соединено с Баренцевым морем нешироким проливом. В отличие от других полярных морей, Белое море глубоко врезается в сушу. Причудливые очертания берегов моря определили особые названия его частей. Так, контуры северной части Белого моря напоминают воронку. Эту часть моря до линии мыс Свято?й Нос на Кольском полуострове – мыс Ка?нин Нос на полуострове Ка?нин так и называют – Воро?нка Бе?лого моря. Южнее Воронки находится узкий пролив – Го?рло Бе?лого моря. Южную часть моря (за исключением Кандала?кшского, Дви?нского и Оне?жского заливов) называют Бассе?йном Белого моря. Все три части моря отличаются друг от друга и природными условиями.
Название «Баренцево море», видимо, впервые встречается на карте немецкого географа Августа Петермана, опубликованной в 1853 г. Он назвал море в честь голландца Виллема Баренца, который плавал здесь с целью открытия северо-восточного прохода в Китай в 1594–1595 и 1596–1597 гг. побывал на острове Медве?жьем и у берегов Шпицбергена, зимовал на Новой Земле и погиб у ее берегов при возвращении экспедиции.
Русские в старину называли это море Му?рманским. Название – Murmanskoi more – встречается и на иностранных картах XVI–XVII вв. Оно есть на карте знаменитого картографа Герарда Меркатора, составленной в 1594 г. Там же встречается и название Печо?рское море (между островом Колгу?ев и Новой Землей, к северу от устья реки Печо?ры). Эту юго-восточную часть Баренцева моря часто так называют и в настоящее время.

Физическая карта Баренцева и Белого морей
А Белое море было так названо, видимо, еще новгородцами – первыми русскими людьми, появившимися на его берегах примерно в XI в. за то, что длительное время оставалось скованным льдами, зачастую покрытыми снегом. Это название переняли англичане и голландцы, составившие первые карты Белого моря.

Вид на южный берег пролива Маточкин Шар, разделяющего северный и южный острова архипелага Новая Земля

Первые русские на берегах Белого и Баренцева морей

Когда русские появились на берегах Белого и Баренцева морей? Когда впервые поплыли по холодным волнам их ладьи, карбасы, шитики и ушкуи? Самое раннее письменное упоминание о плавании новгородцев по северным морям встречается в Софийской первой летописи, где рассказывается о том, что уже в 1032 г. новгородский посадник Улеб ходил к «Железным воротам». Известный знаток истории Российского Севера, член-корреспондент Российской академии наук Василий Васильевич Крестинин еще в 1789 г. отождествлял «Железные ворота» с проливами Ка?рские Ворота и Юго?рский Шар, соединяющими Баренцево и Карское моря, и считал вполне возможным плавание новгородцев по Баренцеву морю уже в первой половине XI в. С ним полностью согласны отечественные ученые, изучающие историю освоения Арктики, – профессор Николай Николаевич Зубов и доктор исторических наук Михаил Иванович Белов.
Важные сведения по этому вопросу приводит и летописец Нестор – автор «Повести временных лет», где помещен рассказ новгородского боярина Гюраты Роговича о посылке дружинников за мехами – данью, которая собиралась с местных жителей в Печо?рском крае и на Се?верном Ура?ле: «Я послал своего отрока (дружинника. – Прим. авт. ) в Печору – это люди, дающие дань Новгороду, и оттуда он поехал в Югру, соседящую на Севере с самоедами. Югорцы рассказали моему отроку о том, что три года тому назад они обнаружили чудо на берегу океана: там, где огромные горы, возвышающиеся до небес, подходят к заливу океана («в луну моря»), был услышан говор и крик многих людей… Язык их был нам неизвестен, но они, указывая на наше железное оружие, просили отдать его им. И если кто-нибудь давал им нож или топор, то они взамен давали ему меха… Путь к этим горам лежит через непроходимые пропасти, через снега и леса; поэтому мы не всегда доходили туда; кроме того, мы знаем, что есть люди и еще далее на север».
Академик Борис Александрович Рыбаков считал, что это сообщение Нестора свидетельствует о знакомстве новгородцев с проливом Югорский Шар, с расположенным у входа в Печо?рскую губу (юго-восточное побережье Баренцева моря) мысом Ру?сский Заворо?т и Новой Землей, так как это единственное место, где отрог Урала – хребет Пай-Хой – подходит к берегу залива. А земли прямо на «полунощи» от этого места – это и есть Новая Земля, ограничивающая с востока Баренцево море.
Освоение новгородцами северного края привело к появлению там сперва временных стоянок (становищ) для торговых и промысловых дел, а затем и постоянных русских поселений не позднее XI – начала XII в. Ведь новгородские бояре и купцы регулярно посылали на север дружины своих смердов для сбора дани мехами и морских промыслов. Эти полупромышленные, полувоенные ватаги селились на берегах рек, впадающих в Белое и Баренцево моря. Первые такие становища появились в устьях рек Оне?га, Се?верная Двина?, в Нено?ксе и Уне. а затем на реке Варзуге, у мыса Святой Нос и на Печоре. Поселения новгородских смердов в районе Холмого?р получили название боярщин.
В уставной грамоте новгородского князя Святослава Ольговича от 1137 г. упоминаются заонежские погосты (торговые поселения): Иван-погост, который со временем вошел в состав Xолмогоров под названием Ивановского посада; погосты и села Кергела, Ракунь, Усть-Емец (в устье реки Емца — левого притока Северной Двины), Усть-Вага (в устье реки Вага — левого притока Северной Двины), Тайма, Вель на реке Вага, Пуйте, еще дальше на восток – Пинега и Помоздин, погост на Вычегде близ реки Ижма.
Между 1110 и 1130 гг. новгородский архиепископ Иоанн в устье Северной Двины основал монастырь Михаила Архангела. При монастыре вскоре появился поселок, или слободка, – ранний предшественник города-порта Архангельска.
В 1147 г. в районе пересечения водных путей от Новгорода и с Волги на Северную Двину, на месте, где в 1264 г. была основана Вологда, уже существовал Воскресенский Посад, при котором в том же году пришедший из Киева вологодский чудотворец Святой Герасим основал Троицкий монастырь. В 1218 г. на реке Сухоне был основан Великий Устюг.
В первой половине XII в. в числе новгородских земель указывается волость 7ре. В Древней Руси так называли восточную часть Кольского полуострова, или терский берег. По утверждению М. И. Белова, слово «тре» означало «лес», «лесистый берег». Точно известно, что в Средние века восточная часть Кольского полуострова изобиловала хвойными лесами. В договорной грамоте Новгорода с тверским князем Ярославом Ярославичем от 1264 г. кроме Печоры, Югры и Заволочья, новгородскими северными подвластными областями названы также Вологда и Тре.
В древних документах имеются сведения о том, что в конце XIII в. новгородские рыболовные ватаги успешно промышляли в Белом море и, в частности, у Терского берега. И еще задолго до этого, в XII в. новгородцы не только ловили семгу и били тюленей на Терском берегу, но и брали дань с обитавшего там коренного населения. Любопытно отметить, что даже самим князьям, с которыми Великий Новгород подписывал договорные грамоты на новгородское княжение, приходилось отдельно договариваться с новгородскими боярами относительно права посылки на Белое море и Терский берег собственных княжеских рыболовных и зверобойных ватаг.
Дата основания Колы на Мурманском берегу точно неизвестна, но в норвежской летописи она впервые упоминается в 1210 г. а в русской – в 1264 г. В связи с этим Н. Н. Зубов отмечает, что уже с 1200 г норвежцы вынуждены были содержать постоянную морскую стражу для защиты от новгородской вольницы, а в 1307 г. на крайнем северо-востоке Норвегии даже построили крепость Вардехуз (русские жители Севера называли ее Варгаевым). Норвежские источники отмечают нападение новгородской вольницы в 1316 г. на норвежскую провинцию Гологаланд. Эти нападения с моря, по словам норвежского хрониста, «причинили великий вред и в других местах». Такой же набег с моря на западный берег Норвегии был совершен и в 1323 г. что побудило норвежцев укрепить гарнизон крепости Вардехуз.

Кто такие русские поморы?

Итак, первые русские, поселившиеся на берегах Онеги, Северной Двины, Пинеги, Мезени, а затем и на побережье Кольского полуострова, были выходцами из новгородских земель.
Не позднее середины XIII в. началась активная крестьянская колонизация Беломорья. При этом слились два потока переселенцев. Первый поток шел из новгородских владений – пятин. В XIII–XIV вв. городские бояре – правящий слой Новгородской феодальной республики – всячески стремились закрепостить свободных крестьян. Усиление боярского гнета привело к уходу населения из новгородских пятин на север, в Каргопольский уезд и Беломорье.
В XIII в. к потоку переселенцев из новгородских земель присоединились выходцы из «низовских» земель – междуречья Волги и Оки. из Владимиро-Суздальских и Белозерских земель. Причиной ухода крестьянского населения на Северную Двину были в первую очередь монголо-татарские набеги. Опустошая и разоряя города и селения в междуречье, монголо-татарские отряды не решались углубляться далеко на север, в густые леса. Это делало районы бассейнов Северной Двины, Онеги и Пинеги надежными убежищами от преследования монголо-татарских наместников и сборщиков дани, от разорительных набегов вражеских конных отрядов.
Русские люди упорно осваивали северные земли, продвигаясь по рекам все дальше и дальше к студеным морям, к «Камню» (Уральскому хребту), ободряя себя меткой оптимистической поговоркой: «Есть Спас и за Сухоной». Так на северных землях сформировалось поморское население, вся жизнь которого была связана с морем и морскими промыслами. Ведь из-за неплодородности почвы и сурового климата основными занятиями переселенцев невольно становились рыбные, соляные и зверобойные промыслы. На Кольском полуострове, по берегам Белого и Баренцева морей, рядом с торговыми погостами, становищами боярских крепостных появились и множились поселения свободных от крепостной зависимости крестьян-переселенцев.
Историк Афанасий Прокофьевич Щапов точно охарактеризовал отношение поморов к морю и морским промыслам: «У моря жить, морем и кормиться: к такому неизбежному убеждению пришли русские поселенцы у моря. Море для них стало жизненной стихией, море – все для них. Оно для них заменяло пашни, и заменяло все… Море, по морскому же присловью, хотя и горе, а без него, кажись, вдвое».

Поморская рыболовецкая шняка
Отважные поморы очень рано начали плавать по Баренцеву морю. Ряд отечественных историков, в частности член-корреспондент АН СССР Сергей Владимирович Обручев, считают, что, судя по развитию полярного мореплавания, поморы должны были в погоне за морским зверем появиться в районе Шпицбергена уже в XII или XIII в. Ведь именно в это время началось освоение Мурманского побережья выходцами из Новгорода и с берегов Северной Двины; стали все более оживленными и морские плавания – сначала вдоль берегов Кольского полуострова, а затем и дальше в море.

Когда поморы впервые достигли архипелага Шпицберген?

О том, что поморы в последней четверти XV в. посещали Шпицберген и считали его владением Московского государства, известно из письма нюренбергского картографа и врача Иеронима Мюнцера португальскому королю Жуану II, написанного в 1493 г. Письмо было послано для того, чтобы побудить короля организовать экспедицию в Западную Атлантику с целью «отыскать восточную богатейшую страну Катая». Но в письме были фразы, которые особенно интересны в связи с рассматриваемой темой: «Тебя уже восхваляют как великого государя немцы, итальянцы, руссы, поляки, скифы и те, которые живут под суровой звездой арктического полюса, так же, как (восхваляют. – Прим. авт. ) и великого герцога Московии, ибо недавно открыт большой остров Груланда, берег которого тянется на 300 легуа и на котором находится величайшее поселение людей под сказанным господством сказанного сеньора герцога».
Историк Рихард Хенниг привел несколько другой вариант перевода письма И. Мюнцера: «Несколько лет как стал известен… большой остров Гренландия, на котором расположено большое поселение подданных названного господина герцога».
Ясно, что великим герцогом Московии И. Мюнцер называл Ивана III, и речь в письме шла о поселении русских промышленников на Шпицбергене. Изучив контакты Московской Руси с империей Габсбургов в конце XV в. С. В. Обручев пришел к выводу, что И. Мюнцер мог узнать о северных владениях Ивана III от русских послов, посетивших Ню?ренберг, и от имперского посла Поппеля, посетившего Московскую Русь в 80-е гг. XV в. т. е. после того, как в 1478 г. Иван III присоединил к Московскому государству все земли Великого Новгорода, в том числе и все его северные владения.
Историки географических открытий Иосиф Петрович и Вадим Иосифович Магидовичи считают (и с ними нельзя не согласиться), что, вероятнее всего, более или менее регулярные плавания к Шпицбергену за морским зверем поморы наладили к концу XV в. Вполне возможно, что к этому времени они обошли архипелаг с севера и установили, что Гру?мант (так они называли Шпицберген) состоит из трех островов: Большого Беруна (теперь – Западного Шпицбергена), Полуночной Земли (теперь – остров Эдж Северо-Восточной Земли) и малого Беруна.
Уже во второй половине XVI в. (а вполне вероятно, что и ранее), в Скандинавских странах было хорошо известно о плавании поморов к Шпицбергену. Пингель еще в 1845 г. опубликовал в Копенгагене среди исторических материалов о Гренландии письмо датского короля Фридерика II штатгальтеру Норвегии Людвигу Мунку (наместнику короля в Норвегии, которая в то время входила в состав Датского королевства), датированное 11 марта 1576 г.:
«Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию, как следует далее.
Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронтгеймских бюргеров вступили в Варде в сношения с одним русским кормщиком Павлом Никичем (видимо, Никитичем. – Прим. авт.), живущим в Мальмусе (Коле. – Прим. авт.) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня плавающим в Гренландию, который уведомил их, что, если за его труды ему дадут некоторое вознаграждение, он, пожалуй, сообщит им данные об этой земле и проведет туда их суда. Потому прошу тебя узнать, какие издержки потребуются для исследования вышеназванной земли, и рядом с этим сообщить, найдутся ли в Тронтгейме бюргеры, которые бы пожелали отдать под фрахт для этого (путешествия. – Прим. авт.) свои суда, как ты сообщил далее. Ибо мы всемилостивейше согласны, каковы бы ни оказались издержки при такого рода (предприятии. – Прим. авт.) для исследования вышеназванной земли, принять с удовольствием их на себя и уплатить. И нам угодно поручить тебе сторговаться с вышеназванным русским кормщиком, чтобы он предоставил себя в распоряжение для такого рода предприятия, а равно условиться с несколькими бюргерами из Тронтгейма, чтобы они предоставили свои суда для этого, так, чтобы это путешествие могло состояться в текущую осень.
Фридерик. 11 марта 1576 года».
Исследователь, разыскавший и опубликовавший это письмо, также упомянул, что в 1579 г Фридерик II снарядил экспедицию в Гренландию, не достигшую, однако, цели из-за плавучих льдов. В комментарии к письму Пингель отметил, что под Гренландией следует понимать Шпицберген, который русские поморы называли Грумант, так как в Скандинавии в то время предполагали, что эта земля является продолжением Гренландии или частью перешейка, соединяющего Гренландию с Северной Европой. На многочисленных картах позднего Средневековья и начала нового времени Шпицберген показан как часть огромного полуострова Гренландия, протянувшегося с северо-востока Европы до мыса Фарвель на ее южной оконечности.
Примечательно, что В.Баренц, достигший этого архипелага в 1596 г. сначала назвал его Гринеланд (Greeneland). Название «Шпицберген» впервые встречается лишь в 1613 г. в одной голландской книге. Р. Хенниг утверждал, что вплоть до конца XVIII в. в Западной Европе Шпицберген обычно называли Гренландией, а русские поморы называли его Грумантом, а позже – Груманланд.
Даже первый исследователь Гренландии нового времени, Ханс Эгеде, еще во второй половине XVIII в. не был уверен, является ли Шпицберген «отделенным от Гренландского материка островом» и не соединяется ли Гренландия на северо-востоке с «Азией и Тартарией», хотя полагал, что с другой стороны она «отделена от Америки лишь узким проливом».
То, что русские поморы в XVI в. (а вероятно, и ранее – в XV в.) часто бывали на Шпицбергене, подтверждено археологическими исследованиями, которые проводились на архипелаге. С 1978 г. на Шпицбергене работала археологическая экспедиция АН СССР. Ученые установили, что наиболее древние поселения, известные на сегодняшний день, относятся к середине XVI в. и связаны с пребыванием там поморов.
За годы работы на архипелаге отечественные ученые раскопали несколько десятков русских поселений, погребений и больших поморских крестов. Так, на западном берегу острова Западный Шпицберген, вблизи реки Стаббэльва, были исследованы остатки русского дома. Палеографический анализ древесины установил, что дом был срублен в 1556 г. Здесь были найдены детали поморского судна, фрагмент шахматной доски, четыре надписи, вырезанные ножом на различных деревянных предметах. Эти надписи воскрешают имена отважных «груманланов», как называли себя поморы, ходившие на Шпицберген задолго до того, как туда приплыла экспедиция В. Баренца. Это Галах Кабачев, Иван Петров, Вапа Панов.
Определено, что еще раньше, в 1552 г. появился дом на берегу лагуны Гравшен в 14 км от Стаббэльвы. Там также был найден текст, вырезанный на деревянном предмете: «Преставился мирининнъ от города (умер житель города. – Прим. авт.)». Видимо, эта надпись – память об одной из жертв Арктики.
Самый древний поморский дом, остатки которого найдены на Шпицбергене, был построен в 1545 г. К 80-м гг. XVI в. относится постройка в заливе Бельсунн, с которой связана еще одна надпись и имя «Ондрей», процарапанное на китовом позвонке.
При раскопках на Шпицбергене было найдено 18 русских надписей, 6 из которых датированы XVI в. Это еще одно наглядное подтверждение открытия Шпицбергена поморами и развития ими хозяйственной деятельности на его берегах задолго до плавания В. Баренца.
Активный участник раскопок на Шпицбергене, сотрудник Института археологии РАН, доктор исторических наук В.Ф. Старков сообщил немало новых сведений о культуре поморов – мореходов и зверобоев, о таких находках, как шахматы, деревянные календари, деревянный крест, покрытый тонкой филигранной резьбой, алфавит, вырезанный на трехгранной планке. Он подчеркнул, что «большой интерес для ученых представили и другие находки, такие как орудия промысла (гарпуны, копья, рогатины, ножи, детали ловушек, рыболовные сети и крючки, фрагменты огнестрельного оружия), а также многочисленные образцы домашней утвари, свидетельствующие о прочном, хорошо налаженном быте, рассчитанном на долговременное обитание».
В свете последних археологических находок новым смыслом наполняются слова старинной песни груманланов:

Как великий пост пришел —
Слух до всех до нас дошел,
Как моржи кричат, гремят,
Собираться нам велят.
Карбаса мы направляли
И моржов мы промышляли
По расплавам и по льдам,
По заливам, по губам
И по крутым берегам…

Промышляли мы дородно
И отчалили привольно,
Нагрузили мы ладью
И пошли на Матеру.
Прощай, батюшка Грумант!
Доведется ли бывать?
Ты, Грумант-батюшка, страшон,
Весь горами овышон,
Кругом льдами окружон.

Плавание поморов на Грумант проходило обычно от Новой Земли вдоль кромки льдов. Этот маршрут был длиннее, чем прямой путь от Колы к Шпицбергену, но зато безопаснее. Плывя вдоль кромки льда, поморские суда были защищены от действия сильных северных ветров в Баренцевом море. Именно новоземельским вариантом плаваний на Грумант М. И. Белов объяснял отсутствие в русских документах XVI–XVII вв. сведений об этих походах. До наших дней дошла таможенная документация той эпохи, которая велась в портах Приморья. В ней отмечены плавания поморов к Новой Земле. Видимо, таможенников не интересовал дальнейший маршрут движения и они указывали только ближайший пункт – Новую Землю, которую поморы активно посещали уже в XV в.

Поиски серебряных руд на Новой Земле при царе Алексее Михайловиче

Имеются сведения, что уже в XVI в. московские власти пытались найти на Новой Земле полезные ископаемые. Так, в 1786 г. архангельский чиновник Ступинцев сообщил о том, что в губернском архиве «есть старинное письменное дело об отправлении повелением царя Ивана Васильевича рудокопов искать на Новой Земле серебряную руду по примеру новгородцев». Само дело, к сожалению, не сохранилось, так как архив сгорел в 1779 г.
При царе Алексее Михайловиче в 1651 г. Посольский приказ снарядил на Новую Землю разведывательную экспедицию во главе с бывшим пустозерским воеводою Романом Неплюевым и Фомой Кыркаловым. Ф. Кыркалов был родом из Мезени и, очевидно, не раз бывал на Новой Земле. Экспедиции было поручено искать «серебряные и медные руды и узорочного каменья из жемчугу», а также «всяких угожих мест».
Р. Неплюеву было предложено на Мезени и Кулое построить на средства казны четыре больших морских судна – коча с якорями, парусами и другой судовой снастью, а команды и кормщиков набрать из мезенцев и кулойцев. Побывала ли экспедиция в 1651 г. на Новой Земле, точно не установлено. Профессор Анатолий Алексеевич Зворыкин, который со своими сотрудниками реставрировал и изучал старинную рукопись об этой экспедиции (подлинник выписки из посольского приказа за 1652 г.), предполагает, что Р. Неплюев побывал на Новой Земле. По крайней мере, в найденных документах этой экспедиции дано описание Новой Земли: «Та земля стала за морем, к матерому берегу нигде не приткнулась и лесов никаких на ней нет, кроме плавника, и то небольшое, и на ровных местах все камень голой».
Возвратившись в Москву, Р. Неплюев стал добиваться организации второй экспедиции на Новую Землю. В наказе на новую экспедицию говорилось: «Послан с Москвы на Новую Землю для сыска золотые и серебряные руды и узорочные каменья и для рассмотрения всяких надобных и угожих мест Роман же Неплюев в другорядь, а с ним племянники его жилец Иван, да новгородец Микула Неплюев, да рудознатного дела мастеры с рудознатными снастями, а велено ему на Новой Земле зимовать». На снаряжение второй экспедиции была затрачена значительная для того времени сумма – 947 рубля 4 алтына.
Для экспедиции в Архангельске приготовили три ладьи и два коча, на которых разместилось 84 человека, в том числе 2 священника, 50 стрельцов, 2 рудознатца, серебряных дел мастер, кузнец, 3 мастеровых, кормщики и промышленники.
3 июля 1652 г. суда экспедиции вышли в море. Плавание проходило сложно, поскольку «морские ветры были и великие льды от Канина Носу и до Новой Земли». Пройдя Канин Нос, Р. Неплюев направил самое быстроходное судно каравана – коч со стрельцами, чтобы быстрее доставить припасы к месту зимовки и устроить помещения для зимовки. Однако судно попало в бурю и вынуждено было возвратиться на Мезень. Экспедиция осталась без запасов продовольствия.
Не зная об этом, Неплюев с остальными судами направился вдоль Печорского берега к Югорскому Шару. Плавание проходило в условиях штормовой погоды, и суда прижимало ветром к берегу. Р. Неплюев вынужден был остановиться у Медынского заворота – восточного мыса Печорской губы, где суда вмерзли в лед. Отпустив 20 стрельцов в Холмогоры, Неплюев надеялся следующим летом с остальными участниками экспедиции добраться до Новой Земли.
Узнав о бедствиях экспедиции, Алексей Михайлович приказал отправить к месту зимовки пустозерских ненцев с запасами продовольствия. Одновременно из Москвы Р. Неплюеву и его племяннику Ивану была направлена грамота, подтверждающая прежнее указание о достижении экспедицией Новой Земли: «Велено ему с теми со всеми людьми, которые с ним зимуют, как будет время морскому ходу, из зимовья со всеми запасы и с хоромным строением итти на Новую Землю те избы устроить, в котором месте пригоже их делать».
Вскоре московские власти получили донесение Неплюева о состоянии экспедиции. С начала зимовки (15 ноября 1652 г.) по 9 марта 1653 г. доносил Р. Неплюев, «умерло от цынги без свежей рыбы поп да племянник его Микула Неплюев и стрельцов и тюремных сидельцев 12 человек». Болели цингой и остальные зимовщики. Обосновывая невозможность плавания на Новую Землю в зимнее время, Неплюев сообщил, что хотя «Земля Бурлов берег (место зимовки. – Прим. авт.) островами Долгим и Матвеевым и Вайгачем сошлась с Новою Землею близки, но на Бурлове-де берегу в зимнюю пору темнота бывает велика – недель десять и больше, а ветры и снеги великие не выпустят недели три и четыре». В ответ из Москвы поступило приказание о немедленном возвращении экспедиции в Пустозерский острог на Печоре. Это распоряжение уже не могло быть выполнено, так как к моменту его поступления в зимовочный лагерь Неплюев умер от цинги. Немногие уцелевшие спутники Р. Неплюева были спасены прибывшим к месту зимовки его племянником И. Неплюевым.
Об этой экспедиции, посланной на Новую Землю «по рудяному делу», было сообщено в челобитной крестьян Пустозерского острога царю Алексею Михайловичу от 1667 г. «А в прошлых, государь, годах, по твоему великого государя указу, Роман Неплюев, и Фома Кыркалов, и Василий Шпилкин ходили для отыскной руды и всяких сыскных узорочей на Новую Землю, и в Югорский Шар, на Микулкин и на иные морские островы».
О проведении этой экспедиции свидетельствует «Наказ пустозерскому воеводе Ивану Неелову» от 1667 г. «На Мезене, у посацкого человека (жителя посада. – Прим. авт.) Фомы Кыркалова лежит снасть всякая к рудяному делу, ломы и иные снасти железные, и парусы, и всякие судовые снасти, и котлы; да он же Фома послан на море для сыску руды и на Новую Землю, в те поры у него снасти положены были».
Приблизительно в 60-е гг. XVII в. на Новую Землю для поиска серебряной руды плавал Иван Неклюдов. О его плаваниях упоминает голландский географ Николас Витсен, не называя фамилии путешественника: «Некоторый русский господин, желая загладить учиненное им прежде преступление, донес несколько времени тому назад Московскому Двору, что на Новой Земле имеются серебряные руды. Его послали туда, но он возвратился без всякого успеха, будучи отправлен вторично, со множеством работников, не возвратился он оттуда, но со всеми погиб».
Второе плавание на Новую Землю, состоявшееся в 1672 г. И. Неклюдов совершил, видимо, во главе довольно крупного отряда. Об этом свидетельствуют и слова Н. Витсена о «множестве работников», а также грамота патриарха Иосафа игумену Сийского монастыря о присылке в отряд И. Неклюдова «для божественного пения» священника и дьячка.

Тайны поморского судостроения

Плавания во льдах Белого моря в весенние и осенние месяцы, а также путешествия к Новой Земле и Груманту стали для поморов возможны благодаря тому, что они удачно приспособили свои суда для работы в северных морях, внеся важные изменения и усовершенствования в конструкции корпусов и судовых устройств.

Поморское судно – коч. Реконструкция д-ра ист. наук М. И.Белова

Поморы строят коч
Наиболее важным изобретением поморов явилась особая конструкция корпусов судов: они придали корпусам яйцеобразную форму, т. е. для их судов характерной была округленность бортов. Благодаря этому при сжатии льдов такие суда выжимались на поверхность ледового покрова. Именно такую форму корпуса имел легендарный «Фрам» полярного исследователя Фритьофа Нансена, корпус которого вынес неоднократные сжатия льдов при дрейфе судна от Новосибирских островов на запад через Северный Ледовитый океан. Обводы современных ледоколов также напоминают обводы поморских судов.
Нос и корма поморских судов были примерно одинаковой формы, а ширина корпуса – более 1/3 длины, что облегчало маневрирование во льдах. Форштевень и ахтерштевень – носовая и кормовая балки – составляли в своей нижней части угол до 30° с линией киля, что облегчало вытаскивание судна на берег или льдину. Возможно, именно эта особенность поморских судов подтолкнула впоследствии русского купца Бритнева в 1864 г. придать такую же форму форштевня первому в истории паровому ледокольному судну «Пайлот» для облегчения вползания на льдину и продавливания льда массой носовой части парохода.
К днищам поморских судов прикрепляли полозья для облегчения вытаскивания их на берег и на льды, а также для перетаскивания их через волоки и ледовые перемычки. Вместе с тем сплошные полозья и выступавший из корпуса киль уменьшали качку и боковой снос судна при плавании под парусом.
Считается, что технология соединения досок наружной обшивки поморских судов путем сшивания гибкими прутьями или другим подобным материалом наилучшим образом соответствовала условиям ледового плавания. Корпуса сшитых судов были более гибкими и упругими, чем сколоченных при помощи железных гвоздей. Технология сшивания обеспечивала лучшее предохранение от расшатывания досок обшивки при постоянных ударах корпуса о льдины.
Все эти особенности формы корпусов были характерны в первую очередь для промысловых карбасов и кочей, плававших на Новую Землю и Грумант, а позднее (XVIII–XIX вв.) для так называемых «раньшин» («роньших лодей»), т. е. судов, выходивших ранее других на весенний промысел тюленя во льдах Белого моря.
На поморских судах устанавливали довольно простое, но зато надежное парусное вооружение. Поморы не использовали риф-сезни-концы (веревки) для подвязывания парусов и уменьшения их площади при плавании в штормовых условиях. Ведь при частом оледенении парусов риф-сезни были бы просто бесполезны. Именно поэтому основными были штормовые паруса. При слабых попутных ветрах поморы увеличивали площадь парусов, прикрепляя к основным штормовым парусам особые полотнища – «прищепы».
Из-за возможности обледенения парусных полотнищ поморы освоили использование ровдушных (замшевых, выделываемых из шкур оленей) парусов, которые не так быстро покрывались ледяной коркой. А прочные и малообмерзавшие веревки и канаты изготавливали из кожи моржа.
На поморских карбасах имелись переносные вороты – «бабы», состоящие из березового кола и просверленного вдоль продольной оси бревна, которое надевалось на кол. Укрепив оттяжками кол на льдине или на берегу, бревно вращали с помощью поперечной жерди и наворачивали на него пеньковый канат, закрепленный на судне, вытаскивая карбас на берег или лед.
Именно поморам принадлежит открытие действия жира морских животных – моржей и тюленей – на морское волнение. Еще в 1787 г. академик Николай Яковлевич Озерецковский отмечал: «Средство сие состоит в ворванном сале, которое во время заплескивания судна льют в море или пускают подле боков судна мешки, наполненные оным. Средство сие издревле нашим поморянам известно и за многие годы прежде было у них в употреблении, нежели европейские ведомости о сем средстве, как некоем важном открытии, были наполнены».

Как поморы использовали деревянный компас-ветромет?

Об уровне развития морской культуры поморов свидетельствует изобретение ими деревянного компаса задолго до широкого использования магнитного. Такой компас называли ветрометом (от поморского выражения «метать ветер», т. е. определять направление). Ветромет представлял собой диск диаметром 600–700 мм и толщиной около 50 мм. По краю диска, разбитого на 32 румба, против каждого румба просверливали углубления, в которые вставляли деревянные стержни.
Для восьми основных румбов, соответствующих направлениям господствующих в северных широтах ветров и называемых поэтому «ветрами», стержни были самые высокие, для восьми промежуточных («межников») – немного ниже, а для остальных («стриков») – самые маленькие.
В центр диска вставляли длинную палочку, служившую для определения по Солнцу в полдень направления север – юг. Основные румбы назывались: «сивер» – север, «полунощник» – северо-восток, «всток» – восток, «зимняк», или «обеденник», – юго-восток, «полуденник» – юг, «шелонник» – юго-запад (от названия реки Шелонь, текущей с юго-запада и впадающей в озеро Ильмень), «западник» – запад, «побережник» – северо-запад (когда ветер дул вдоль Мурманского берега, береговая линия которого имеет направление с северо-запада на юго-восток).
Вблизи берега компас ориентировали по поморским крестам, установленным на островах, мысах и приметных вершинах. Эти опознавательные знаки были всегда вполне определенно установлены по отношению к частям света. Чтобы определить курс судна с точностью до одного румба, достаточно было сориентировать компас через центральный стержень (в створе с другим) на крест, когда он обращен к наблюдателю боком (линией север – юг).

Поморский компас – «матка»
Такой компас использовали наряду с магнитным до конца XVII в. а в прибрежных плаваниях и значительно позднее.
В XVII в. (а может быть, и раньше – во второй половине XVI в.) магнитные компасы («матки») уже широко использовали на поморских судах. В приходно-расходных книгах Соловецкого монастыря за 1645 г. сказано, что монастырь «купил лодейных 8 маток, дано 24 алтына». Причем в конце XVII в. на поморских судах для размещения компаса уже использовали карданов подвес и нактоуз. Так, из другого документа известно, что в 1696 г. Холмогорский архиерейский дом купил «матку в Мурманский ход на новую лодью. Куплено у холмогорца у Аврама Дудина. Матка на дугах (в кардановом подвесе. – Прим. авт. ), в дубовом станку (в нактоузе. – Прим. авт.), добрая, дано 20 алтын».

Приключения груманланов – «робинзонов» острова Эдж

Поморы охотились в водах Груманта главным образом на моржей, которых в удачные годы добывали до 1200 голов, на белух, песцов, белых медведей, оленей. Важной статьей дохода груманланов был сбор гагачьего пуха.
На долю поморов – груманланов неоднократно приходились тяжелые испытания и при плавании по суровому морю, и на самом Шпицбергене. В 1772 г. российский академик Пьер Леруа издал книгу о необычайных приключениях одной из поморских промысловых артелей. В ней было рассказано, что в 1743 г. из Мезени на Шпицберген вышла поморская промысловая ладья. Из-за неблагоприятных ветров судно очутилось возле острова Эдж в юго-восточной части Шпицбергена и там было затерто льдами. Было решено зимовать на острове, и на берег отправилась группа промышленников во главе с кормщиком АлексеемХимковым. Их целью было разыскать избу, которую установили ранее в этом районе мезенские промышленники.
Обнаружив избу, А. Химков и его товарищи переночевали в ней, а затем отправились обратно на судно. Однако разыгравшаяся ночью жестокая буря унесла судно в море. «Пришед на место, – писал П. Леруа, – где они вышли на берег, они увидели только отверстое море и совсем не нашли льду, которым оно накануне покрыто было, но, к самому большому своему несчастию, не увидели и судна. Думать можно, что или стеснившие судно льдины разломались и, с стремлением наперши, разрушили его, или умчали его в пространное море».
Итак, четверо поморских «робинзонов» оказались на необитаемом арктическом острове. У них было с собой только ружье, 12 пуль, немного пороха, топор, маленький котел, ножик, 20 фунтов (8 кг) муки, огниво, трут и пузырек с табаком. Они не впали в уныние, а начали готовиться к зимовке.

Земля Грумант (Шпицберген)
В первую очередь поморы отремонтировали избу, смастерили лук и начали охотиться на оленей и песцов. Из оленьих шкур с помощью оленьих жил они сшили себе зимнюю одежду, предварительно изготовив иглы из железного крюка и гвоздей, найденных на берегу в плавнике.
Так поморы прожили на острове 6 лет и 3 месяца. На шестом году пребывания на острове скончался один из «робинзонов» – матрос Федор Веригин. Только в 1749 г. к острову Эдж случайно подошло поморское судно, кормщиком которого был известный в Поморье выгорецкий раскольник Амос Кондратьевич Корнилов (его советы в части проведения плаваний в полярных морях и организации зимовок использовал позже М. В. Ломоносов). На нем оставшиеся в живых «робинзоны» острова Эдж – Алексей Химков, его сын матрос Иван и матрос Степан Шарапов благополучно возвратились в Архангельск.
П. Леруа записал рассказ кормщика А. Химкова и его сына о необычайной зимовке. «В заключение сего, – оканчивает свой рассказ П. Леруа, – должен я упомянуть, что сии люди, кои столь долгое время без хлеба жили, с трудом могли оный есть. Они жаловались, что оный тяжело раздувает брюхо. То ж самое говорили они и о напитках и пили только для того чистую воду».
И.Химков и С. Шарапов после возвращения отправились промышлять на Новую Землю, где погибли в первую же зимовку.

Когда начали исследовать Белое море и описывать его берега?

Известно, что первая, собственно морская карта Белого моря была помещена в атласе Ван-Кейлена «Зее-факел», который был издан в Амстердаме в конце XVI или в начале XVII в. Большая часть карты была составлена способом глазомерной съемки, а западная часть Белого моря, Мезенский залив и Канинский берег нанесены, вероятнее всего, со слов промышленников-поморов. С этой карты в 1701 г. голландец Андриян Шенбек гравировал в Москве первые карты Белого моря на русском языке.
В 1727 г. Адмиралтейств-коллегия поручила капитану Деоперу и штурману Казакову произвести опись Белого моря. На основании проведенных ими работ была составлена новая карта Белого моря. С 1734 г. начали фиксировать даты вскрытия и замерзания Северной Двины. В 1741 г. «мастер от флота» (старший штурман) Бестужев и мичман Михайлов описали берега Горла и Воронки Белого моря от Мезенской губы до мыса Канин Нос.
В 1756–1757 гг. штурманы Беляев и Толмачев описали «береговою мерою» восточный берег Белого моря от Архангельска до мыса Конушина и острова Моржовец. Они астрономически определили положение нескольких пунктов на побережье во время промера глубин на маршруте от острова Моржовец до устья Мезени и далее вдоль Зимнего берега до устья Северной Двины.
В 1769 г. полярный мореплаватель, капитан-лейтенант Михаил Степанович Немтинов описал южный берег Белого моря от устья Северной Двины до устья Онеги и сделал некоторые промеры. Затем на основании описей Бестужева, Беляева и Немтинова была составлена первая, довольно точная рукописная карта Белого моря.
В летний период 1778 и 1779 гг. на трешхоуте «Бар» (небольшом парусно-гребном грузовом судне, предназначенном для плавания по Ладожскому и Онежскому озерам), которым командовал лейтенант Петр Иванович Григорков, и боте под командой лейтенанта Дмитрия Андреевича Доможирова было выполнено подробное описание северной части Белого моря. При этом съемку берегов производили береговые партии при помощи астролябии, компаса и тесьмы. Одновременно с судов проводили промер глубин. В результате на карту был нанесен берег Горла Белого моря от реки Пялица до Иоканских островов. Промер был сделан по всему Горлу Белого моря, а на пути из Архангельска и обратно – вдоль всего Зимнего берега.
В 1797 г. известный гидрограф и картограф, генерал-лейтенант Логин Иванович Голенищев-Кутузов сделал предположение о необходимости новой описи Белого моря, «ибо все прежние описи были не полны, не надежно между собой связаны астрономическими определениями». Ему поручили проведение новой описи, которая проводилась с 1798 по 1801 г. Для проведения съемки и промера берег Белого моря от мыса Канин Нос до мыса Святой Нос был разделен на 16 участков, на каждый из которых был назначен морской офицер и штурман. Против каждого участка были сделаны промеры со шлюпок до глубины 4 сажени (7,32 м). В открытом море промеры проводили с парусных судов. Банки и рифы при этом не обследовали.
Береговую съемку вели с помощью астролябий и пель-компасов (компасов с визирами для пеленгования, т. е. для определения направления по компасу). Во время съемок два специально назначенных из Морского корпуса астронома определяли 16 береговых астрономических пунктов, в которых измеряли магнитное склонение, прикладной час (средний промежуток времени между моментом прохождения Луны через меридиан пункта и следующей за ним полной водой) и величину прилива. В результате проведения этих работ Л. И. Голенищев-Кутузов к 1806 г. составил генеральную карту Белого моря, что явилось значительным достижением российской гидрографии.
Нельзя забывать, что проведение описных работ в Белом море, особенно в северной его части, было затруднено из-за постоянных туманов, непогоды, сильных приливо-отливных течений. В результате карта имела много неточностей. Так, весь восточный берег Горла Белого моря от мыса Канин Нос до Мезени был нанесен восточнее на 1° долготы. Из-за наличия подобных неточностей не одно судно потерпело крушение в Белом море.
Именно поэтому в 1827 г. была организована новая гидрографическая экспедиция для описи Белого моря. Специально для проведения описных работ в Архангельске был построен бот «Лапоминк» и 2 шхуны. Руководство было поручено лейтенанту Михаилу Францевичу Рейнеке, до того уже принимавшему участие в работах лейтенанта Дмитрия Алексеевича Демидова в Горле Белого моря на бриге «Кетти» в 1824 г.
За время экспедиции на берегах Белого моря был определен 31 астрономический пункт. Широты определялись по высотам Солнца и звезд при использовании искусственного горизонта. Для определения долготы из пункта в пункт перевозили 3 хронометра. Одновременно вели тщательные метеорологические наблюдения, а также наблюдения за приливо-отливными явлениями. В Архангельске и Кандалакше были определены величины силы тяжести.
Описные работы экспедиции под руководством М. Ф. Рейнеке продолжались до 1832 г. Затем был издан новый атлас карт Белого моря и подробное описание северного берега европейской части России. Картами М. Ф. Рейнеке моряки пользовались до конца XIX в.
Развитие мореплавания в Белом море требовало от гидрографов более точного и подробного нанесения на карты берегов и рельефа дна. Чтобы непрерывно следить и обеспечивать безопасность кораблевождения, на морях были созданы постоянно действующие гидрографические подразделения. Так, в 1887 г. появилась отдельная съемка Белого моря.

Открытие теплых течений в Баренцевом море

Одним из первых среди отечественных ученых гидрологические исследования в Баренцевом море провел известный путешественник, академик Александр Федорович Миддендорф.
В 1870 г. он принял участие в исследованиях с борта кораблей эскадры вице-адмирала Константина Николаевича Посьета в Норвежском и Баренцевом морях.

Академик Петербургской академии наук А. Ф. Миддендорф
Выйдя из Петербурга, эскадра обогнула Скандинавский полуостров и прибыла в Архангельск. Оттуда она прошла к берегам Новой Земли, где офицеры экспедиции провели гидрографические работы в проливе Костин Шар у юго-западных берегов архипелага, а затем к западному побережью Исландии.
А. Ф. Миддендорф плавал на флагманском корабле эскадры – паровом корвете «Варяг» и проводил гидрологические наблюдения в районе между Архангельском, Новой Землей и Исландией. Он обнаружил в Баренцевом море признаки ответвлений теплого течения Гольфстрим. В опубликованной в 1870 г. статье он назвал восточную ветвь Гольфстрима, входящую в Баренцево море, Нордкапским течением (по названию норвежского мыса Нордкап – самой северной точки Европы, расположенной на крайнем западном участке побережья Баренцева моря). Более того, ученый подтвердил существование у западных берегов Новой Земли ветви этого течения и указал на находку у ее берегов крупных семян бразильского бобового растения Entada gigalobium. Как впоследствии выяснили ученые, Нордкапское течение приносит в Баренцево море не только тепло. С ним идут огромные запасы планктона, привлекающего в море косяки промысловых рыб.
В 1871 г выдающийся геолог и географ (а также революционер и общественный деятель) князь Петр Алексеевич Кропоткин, обобщив все имеющиеся в то время температурные наблюдения у берегов Мурмана, писал: «Таким образом, из совокупности взаимно контролирующихся наблюдений, несомненно, устанавливается тот факт, что Мурманский берег, до Святого Носа, омывается полосою теплого течения, которая в летние месяцы достигает температуры средним числом около 6 градусов Реомюра (7,5 °C. – Прим. авт. ), или, может быть, немного более; в ранние же месяцы не падает ниже 2 градусов или 2,5 градусов Реомюра (соответственно 2,5 или 3,1 °C. – Прим. авт. ). Ее присутствию обязана прибрежная полоса своими умеренными зимами, Мурманский берег – своими рыбными промыслами».
В 1894 г. при Петербургском отделении Общества для содействия русскому торговому мореходству была образована комиссия, в которой на первом же заседании был поднят вопрос о необходимости научно-промысловых исследований у Мурмана в интересах поднятия промыслов на Русском Севере. Члены комиссии также хотели таким образом оказать помощь поморам, сильно пострадавшим на Белом море в осенние штормы 1894 г. когда погибло 25 поморских судов, некоторые – со всей командой.

Почетный академик АН СССР Н. М. Книпович
Весной 1897 г. правительство выделило средства (в течение 10 лет свыше 1 млн р.) на организацию Мурманской научно-промысловой экспедиции под руководством биолога Николая Михайловича Книповича (будущего почетного академика АН СССР), уже занимавшегося ранее исследованиями в Баренцевом море.
Специально построенный для экспедиции по указаниям Н. М. Книповича научно-промысловый пароход «Андрей Первозванный» водоизмещением 336 т был готов к плаванию только к весне 1899 г. Поэтому летом 1898 г. экспедиция начала разведочные научные работы, базируясь на парусном судне.

Первое научно-промысловое судно «Андрей Первозванный» исследует Баренцево море

«Андрей Первозванный» был первым построенным для научно-промысловых исследований отечественным судном, оборудованным согласно новейшим требованиям науки того времени.
Главной целью экспедиции, работавшей в 1898–1908 гг. вначале под руководством Н. М. Книповича, а потом его помощника Л. Л. Брейтфуса, являлось изучение рыбного промысла в Баренцевом море. Для этого потребовалось в первую очередь исследовать среду обитания рыб, т. е. изучить гидрологию и гидробиологию моря.
Экспедиция работала в южной части Баренцева моря, преимущественно к югу от параллели 73° с. ш. и за время своей деятельности выполнила биологические наблюдения в 2000 точках, а гидрологические – в 1500. В результате появилась первые подробные карты глубин и течений Баренцева моря. Очень важно, что исследования позволили установить колебания количества тепла, несомого Нордкапским течением из года в год, и влияние этих колебаний на атмосферные условия и жизнь обитателей моря.
Данные своих наблюдений, а также наблюдений других отечественных и иностранных экспедиций, работавших в Баренцевом море, Н. М. Книпович обобщил в труде «Основы гидрологии Европейского Ледовитого океана», опубликованном в 1906 г В нем Книпович описал все ответвления Гольфстрима на акватории Баренцева моря: и то, что теперь называется За?падно-Шпицбе?ргенским и направляется от северной оконечности Европы далее на север к западному побережью Шпицбергена (и далее погружается на глубину под слой холодной и менее соленой, а потому и более легкой полярной воды), и ту широкую струю Нордкапского течения, разделяющуюся на несколько ветвей (так называемые «пальцы Книповича»), которые продолжают движение на восток по четырем более глубоким бороздам, разделенным тремя выступами дна моря.
Южная, ближайшая к материку ветвь, названная им Мурманским течением, идет почти параллельно берегу на расстоянии 100–150 км от него. Далее на меридиане устья Онеги оно разделяется на три ветви, первая из которых идет вдоль западного берега Новой Земли (Западно-Новоземельское течение), вторая – в сторону острова Вайгач (Колгуево-Новоземельское течение), а третья образует Канинское течение.
Поступление атлантических вод определяет особенности климата Баренцева моря, который характеризуется как субарктический с сезонной сменой воздушных масс: зимой – притекающих из полярных областей (когда арктический фронт смещается к югу); летом – из умеренной зоны и формирующихся на месте над относительно теплой водной поверхностью (при смещении фронта в сторону полюса). Характерными чертами такого климата являются крайне неустойчивая погода, сравнительно мягкая зима и прохладное лето.
Температура поверхности воды юго-западной части моря весь год положительная и колеблется от +3–4 до +5–9 °C. Следствием такого температурного режима является полное отсутствие льдов в этой части Баренцева моря (иногда вплоть до Новой Земли).
Большое открытое водное пространство и сильные ветры благоприятствуют развитию волнений. В осенне-зимний период штормовые волны достигают высоты 10–12 м при скорости западного ветра 20–25 м/с. В западной части Баренцева моря часто наблюдаются волны зыби длиной до 100 м и высотой до 5 м.
Одним из важнейших гидрологических процессов в Баренцевом море является осенне-зимняя конвекция – перемещение верхних слоев вод вниз, возникающее в результате охлаждения поверхности воды, а затем и осолонения ее при льдообразовании. В результате происходит вертикальный обмен вод во всей толще моря, что способствует поступлению вглубь кислорода и растворенных в воде необходимых для развития фито– и зоопланктона нитратов и фосфатов. Поэтому содержание кислорода в толще воды по всей площади моря близко к насыщению.
Как впоследствии установили ученые, кроме разветвленной системы теплого Нордкапского течения, в северной части Баренцева моря четко выражены холодные течения. Скорость приливных течений, как правило, превышает скорость постоянных, особенно в поверхностном слое, где они достигают 150 см/с. Большими скоростями характеризуются приливные течения вдоль Мурманского берега, при входе в Воронку Белого моря, в Канинско-Колгуевском районе и на Южно-Шпицбергенском мелководье. Кроме сильных течений, приливы вызывают значительные изменения уровня моря. Высота подъема уровня при приливе у берегов Мурмана достигает 3–6 м. Такие высокие уровни прилива позволили построить первую в России приливную электростанцию в Кислой губе.
В 1899 г. в Екатерининскую гавань Кольского залива (теперь там расположен город Полярный) была переведена биологическая станция. До этого она была устроена в 1884 г. на Соловецких островах по инициативе профессора Николая Петровича Вагнера. Постройка зданий и оборудование лабораторий Мурманской биологической станции из-за недостатка средств шли медленно и официальное ее открытие состоялось только в 1904 г. С 1908 г. ученые станции стали работать на собственном небольшом судне – шхуне «Александр Ковалевский» водоизмещением 40 т, названной в честь известного отечественного ученого-биолога.
Мурманская биологическая станция, на которой ежегодно работало от 15 до 25 ученых, внесла существенный вклад в изучение Кольского залива и прибрежных мурманских вод. А с 1921 г. ученые станции начали работать почти на всей акватории Баренцева моря. Работы ученых станции принесли ей признание мировой научной общественности и проходили под руководством выдающихся отечественных исследователей моря, профессоров К. М. Дерюгина и Г. А. Клюге (Г. А. Клюге после окончания Гражданской войны стал заведующим станцией и жил на ней безвыездно до 1933 г.).

Шхуна Мурманской биологической станции «Александр Ковалевский»

Начало океанологического изучения Белого моря

В 1912 г. постоянную гидрографическую экспедицию на Белом море возглавил известный отечественный гидрограф и полярный исследователь Николай Николаевич Матусевич (впоследствии инженер-вице-адмирал, профессор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР). Он был прекрасно подготовлен к исполнению своих обязанностей, окончил в 1898 г. Морской корпус, а в 1904 г. – Гидрографическое отделение Николаевской Морской академии. После участия в составе 2-й Тихоокеанской эскадры в Цусимском сражении и возвращения в Россию в 1909 г. Н. Н. Матусевич окончил Петербургский университет, а в 1911 г. – курсы при Пулковской обсерватории.
Несмотря на начало в 1914 г. Первой мировой войны, военные гидрографы под его руководством до 1917 г. сумели провести довольно значительные гидрографические работы по Зимнему (восточному) и Летнему (южному) берегам Белого моря. С 1921 г. работа Северной гидрографической экспедиции значительно активизировалась.
В 1920 и 1921 гг. на Белом море работала также экспедиция, возглавляемая профессором Петром Юльевичем Шмидтом. Эта экспедиция изучала Белое море главным образом как район промысла морских зверей и рыболовства, т. е. преследовала научно-промысловые цели.
С 1922 г. начала работать комплексная океанологическая экспедиция, организованная только что созданными научными учреждениями: Российским гидрологическим институтом и Северной научно-промысловой экспедицией, которой руководил известный геолог и полярный исследователь, профессор Рудольф Лазаревич Самойлович. Экспедиция, которую возглавил К. М. Дерюгин, на разных судах и в разных районах Белого моря работала до 1926 г. включительно. В 1922 г. экспедиция на судне «Мурман» (прежде «Андрей Первозванный») выполнила ряд важных океанологических разрезов, впервые выяснила основные особенности режима Белого моря.

Наледный промысел тюленя в Белом море
Было установлено, что температура вод Белого моря, начиная с глубин 100–125 м, ниже -1,4 °C, а соленость – около 30 %. Таким образом, по температуре своих придонных вод это – одно из самых холодных морей Мирового океана.
Поверхностные воды моря в летнее время характеризуются значительными вертикальными градиентами температуры. Так, в ходе измерений, выполненных учеными с борта «Мурмана», на глубине 15 м была отмечена температура +13 °C, а на глубине 20 м – только +4 °C.
На разрезе остров Мудьюгский – Кандалакша (приблизительно на продолжении к северо-западу линии восточного берега Горла Белого моря) был обнаружен подъем к поверхности моря холодных глубинных вод, а на продолжении линии западного берега Горла Белого моря – опускание в летнее время теплых поверхностных вод на глубину. К. М. Дерюгин назвал пятно холодных вод «полюсом холода», а пятно теплых вод – «полюсом тепла». Он объяснял наличие таких пятен существующей на Белом море циркуляцией поверхностных вод.
Экспедиция подтвердила существование в Горле Белого моря и в онежских проливах (между материковым берегом и Соловецкими островами у входа в Онежскую губу) полной однородности вод по вертикали как по температуре, так и по солености. Эта однородность создается во все времена года сильными приливо-отливными явлениями, перемешивающими воды от поверхности до дна.
Было выявлено, что воды Белого моря вплоть до придонных слоев хорошо насыщены кислородом. Это происходит из-за вертикального перемешивания в результате работы постоянных, приливо-отливных и сезонных течений, создаваемых в зимнее время за счет охлаждения поверхностных слоев моря, осолонения их при ледообразовании, а также общей циркуляции вод моря.
Экспедиция выявила (а в дальнейшем другие экспедиции это подтвердили), что многие представители фауны, типичные для соседних районов Баренцева моря, отсутствуют в Белом море. К. М. Дерюгин объяснял это особенностями океанологического режима Горла Белого моря, воды которой за счет большой скорости приливо-отливных течений всегда хорошо перемешены и однородны по температуре: летом она поднимается до +8– 10 °C, а зимой опускается до -1,8 °C. Такие резкие колебания температуры, а также перемещающиеся крупнозернистые грунты неблагоприятны для некоторых донных организмов и препятствуют их обмену между Баренцевым и Белым морями.
Таким образом, Белое море имеет очень своеобразный режим. Особенно выделяются своим океанологическим режимом Горло и Воронка Белого моря. Там господствуют туманы, характерны сильные приливо-отливные явления (колебания уровня и течения), часта штормовая погода, даже в летнее время, а зимой появляются льды, дрейфующие под воздействием ветров и течений. К тому же там многочисленны мели. Так что эти районы издавна имели дурную славу «кладбища кораблей». А ведь именно здесь проходили важные морские пути. Кроме того, они являлись районами промысла гренландского тюленя.
В связи с этим в 20—30-е гг. XX в. когда Архангельск стал одним из основных портов для экспорта древесины в страны Западной Европы (экспорт древесины был важным источником получения валюты, которая использовалась для покупки промышленного оборудования за рубежом), особое внимание было обращено на гидрографическое изучение Воронки и Горла Белого моря и установку на их побережьях множества навигационных знаков.
В 1925–1926 гг. Северная гидрографическая экспедиция произвела специальную инструментальную съемку приливо-отливных течений, в результате которой был составлен «Атлас приливо-отливных течений восточной части Белого моря».
Приливо-отливные течения создают особые приливные движения льдов – сжатия и разрежения. Основываясь на «Атласе приливо-отливных течений» и использовав наблюдения ледовых капитанов, а также свои личные наблюдения, Артур Карлович Бурке составил в 1932 г. «Атлас карт состояния льдов, сжатий и разрежений в северной части и Горле Белого моря и в районах острова Моржовец». Так работы экспедиций Н. Н. Матусевича и К. М. Дерюгина заложили прочную основу для дальнейшего изучения Белого моря – одного из своеобразнейших морей Мирового океана.
В дальнейшем ученые хорошо изучили водообмен между Белым и Баренцевым морями. Пресные воды, поступающие из рек в Белое море, повышают в нем уровень воды. Избыток воды стекает через Горло Белого моря в Баренцево море, чему способствует преобладание зимой юго-западных ветров. Вследствие разности плотности вод этих морей возникает течение из Баренцева моря. Происходит обмен водами между морями. Вместе с тем, котловина Белого моря отделена от Баренцева моря подводным порогом, расположенным на выходе из Горла Белого моря и с наибольшими глубинами над ним – 40 м. Этот порог является препятствием для обмена глубинными водами. Создаются условия для обособления и застоя глубинных вод Белого моря. Но этому препятствуют малые глубины беломорской котловины, а также интенсивная вертикальная циркуляция вод в ней.
Ученые установили, что в Белом море хорошо выражены приливы. Приливная волна из Баренцева моря движется в северную часть Белого моря и распространяется вдоль оси Воронки Белого моря до вершины Мезенской губы. Проходя поперек входа в Горло Белого моря, эта волна в свою очередь вызывает волны, следующие через Горло в Бассейн Белого моря, где они отражаются от Летнего и Карельского берегов. Сложение отраженных от берегов и набегающих волн создает стоячую волну. Такая система стоячих колебаний и служит приливной волной Горла и Бассейна Белого моря. Наибольшая величина прилива наблюдается в Мезенской губе (3–3,5 м), значительны приливы у Канинского берега Воронки Белого моря, у острова Сосновец (3 м), в Кандалакшском заливе. Приливная волна, входя в реку, распространяется по ней на значительные расстояния. На Северной Двине прилив заметен в 120 км от устья. При этом наблюдается любопытное явление: при подъеме воды уровень реки внезапно перестает повышаться и даже несколько понижается, а затем снова увеличивается. Это явление называется «маниха» и объясняется сложением различных приливных волн.
В широком и открытом устье Мезени приливная волна задерживает течение реки и образует высокую волну, которая движется вверх по реке наподобие водяной стены, иногда в несколько метров высотой. В Поморье это явление называют «накатом».
Важной чертой ледового режима Белого моря является постоянный вынос льдов в Баренцево море. Льды Белого моря на 90% состоят из плавучих. Само море покрывается не сплошными льдами, а постоянно дрейфующими, местами сгущенными, а местами разреженными под влиянием ветров и течений. Плавучие льды обычно имеют толщину 35–40 см, а в суровые зимы достигают толщины 135–150 см. Ширина припая в Белом море обычно не превышает 1 км. В конце марта льды исчезают в Воронке Белого моря, а к концу мая от них очищается и все море.

Как был создан Плавморнин

Поистине прорыв в исследовании Баренцева моря совершил знаменитый Плавморнин. 10 марта 1921 г. в Кремле председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ильич Ульянов (Ленин) подписал декрет об образовании нового необычного научного института. Текст декрета гласил:
«1. В целях всестороннего и планомерного исследования северных морей, их островов, побережий, имеющих в настоящее время государственно-важное значение, учредить при Народном Комиссариате Просвещения Плавучий Морской научный Институт с отделениями: биологическим, гидрологическим, метеорологическим и геологическо-минералогическим… <…>
4. Районом деятельности Института определить Северный Ледовитый океан с его морями и устьями рек, островами и прилегающими к нему побережьями РСФСР, Европы и Азии.
5. Поручить соответствующим учреждениям снабжение Института углем, жидким топливом, оборудованием и продовольствием наравне с учреждениями первостепенной государственной важности.
6. Установление норм снабжения продовольствием ученого состава Института возложить на Комиссию по снабжению рабочих при Народном Комиссариате Продовольствия».
Время было суровое, голодное. Россия была разорена многолетними Первой мировой и Гражданской войнами. Поэтому так отчетливо прозвучало в строках декрета стремление правительства обеспечить деятельность нового научного учреждения поставками, и в первую очередь – продовольствия и топлива.
Организовал и возглавил новый институт, который сокращенно назвали Плавморнин, гидробиолог Иван Илларионович Месяцев (впоследствии доктор биологических наук, профессор Московского университета и декан физико-математического факультета).
В первый год существования институт организовал экспедицию на ледокольном пароходе «Малыгин» для комплексного изучения Баренцева и Карского морей. Руководству Плавморнина с большим трудом удалось получить для экспедиции минимальные запасы продовольствия и снаряжения.
Один из первых сотрудников Плавморнина, видный отечественный океанолог Всеволод Аполлинарьевич Васнецов вспоминал позднее о крайне скудном научном снаряжении экспедиции. Так, для гидрологических наблюдений имелось всего 6 батометров – приборов для взятия проб морской воды (и все разных систем), которые можно было навешивать только на конец троса. Значит, «серийно» опускать батометры было нельзя и для забора пробы воды с каждого горизонта приходилось опускать, а затем поднимать батометр, что затрудняло работы и увеличивало время наблюдений на каждой станции. Экспедиция имела единственную трубку для взятия образцов грунта и единственный опрокидывающийся термометр для измерения температуры воды на глубине.
А главное, деятельность научной экспедиции института была ограничена необходимостью участия «Малыгина» в обеспечении проводки судов, вывозивших из устьев Оби и Енисея доставленные туда запасы сибирского хлеба. Стало ясно, что институту необходимо иметь собственное экспедиционное судно. Но где его было взять?

Славная жизнь и гибель научно-исследовательского судна «Персей»

Руководство Плавморнина сумело буквально сотворить чудо. Уже в 1923 г. экспедиция института впервые вышла из Архангельска на новом научно-исследовательском судне «Персей». Но всему этому предшествовал поистине героический самоотверженный труд энтузиастов – ученых и архангельских судоремонтников.
10 января 1922 г. Совет Труда и Обороны РСФСР издал постановление о передаче Плавморнину корпуса недостроенной деревянной зверобойной шхуны «Персей», принадлежавшей ранее сибирскому предпринимателю и промышленнику Могучему. Шхуну начали строить в 1918 г. но Гражданская война прервала работы.
Вот и решили ученые перестроить шхуну и превратить ее в научно-исследовательское судно. С парового буксира «Могучий», затонувшего на Северной Двине еще в 1916 г. от взрыва снарядов на рядом стоящем судне, для «Персея» сняли главную паровую машину мощностью 360 л. с. (265 кВт) и огнетрубный котел. Машину, котел и некоторые вспомогательные механизмы доставили в мастерскую судоремонтного завода. Из металлических листов наружной обшивки буксира «Могучий» склепали водяные цистерны. Остальное оборудование – иллюминаторы, паровые рулевую машину, брашпиль, траловую лебедку и свисток, якоря и якорцепи, электрогенераторы с паровым приводом и другое электрооборудование, мебель, магнитные компасы и еще многое необходимое для судна – ученым разрешили демонтировать с кораблей и судов, отведенных в один из затонов реки на «кладбище кораблей».
В одном из рукавов Северной Двины, в старейшем Лайском доке деревянного судостроения, под руководством старого корабельного мастера Василия Федоровича Гостева достроили деревянный корпус «Персея», переделали кормовую рубку, на носовой палубе воздвигли лабораторную рубку. Внутри корпуса устроили жилые каюты для экипажа, угольные ямы, грузовой трюм. В самой нижней части корпуса установили водяные цистерны.
Попутно по рисунку в немецком издании работ Ф. Нансена в кустарной мастерской изготовили «серию» из 10 батометров, которые в течение многих лет использовали на «Персее» при проведении океанологических станций. Чертежи для переоборудования «Персея» под научно-экспедиционное судно разработали архангельские инженеры-кораблестроители В. П. Цапенко и А. С. Воронич.

Научно-исследовательское судно «Персей»
7 ноября 1922 г. «Персей» был спущен на воду и на его корме подняли государственный флаг. Судно перевели к причалу Архангельского судоремонтного завода, где на нем установили отремонтированную главную паровую машину и другие механизмы.
Весной 1923 г. судно вышло в Белое море на испытания под вымпелом Плавморнина. Попутно с испытаниями механизмов «Персей» в Белом море выполнил 17 океанологических станций.
«Персей» был небольшой парусно-паровой шхуной водоизмещением 550 т, приспособленной для плавания во льдах. Обводы корпуса у него были округлые – примерно такие же, как у корпуса знаменитого судна Ф. Нансена «Фрам». Благодаря этому при сжатии льдов корпус судна выжимался на поверхность, а не просто сдавливался.
Деревянный корпус имел сплошной набор, солидные в сечении шпангоуты были установлены почти вплотную один к другому. Помимо обшивки корпуса из сосновых досок, корпус по ватерлинии был защищен ледовым поясом из дубовых досок. Форштевень и скулы были окованы железными шинами. Внутри корпуса на уровне ватерлинии были установлены 17 толстых ледовых подкреплений в виде поперечных бимсов с мощными кницами. Длина судна по палубе составляла 41,5 м, ширина в средней части – 8 м, осадка доходила до 3 м. Паровая машина обеспечивала судну скорость до 7,5 узлов (13,9 км/ч).
Судно было двухмачтовое, имело парусное гафельное вооружение и далеко выстреленный бушприт, за который крепили передние паруса кливер и стаксель. О том, что парусное вооружение – не только дань традиции, ученые убедились уже в первом экспедиционном рейсе в Баренцево море. На фок-мачте установили бочку для наблюдателя. В носовой лабораторной рубке разместили 5 лабораторий и библиотеку; в кормовой надстройке – гидрологическую и гидрохимическую лаборатории, кают-компанию, камбуз, радиорубку, баню и каюты капитана, старшего помощника и старшего механика; на передней части кормовой рубки – штурманскую и рулевую рубки, а над ними – компасный мостик.
Под главной палубой в носовой части располагались каюты штурманов, механиков, радиста и научных работников. Каюты были небольшие, двух– и четырехместные, с двухъярусными койками (только каюта начальника экспедиции была одноместной). В кормовой части были кубрики команды. Всего на судне размещались 24 члена экипажа и 16 научных работников.
21 августа 1923 г. «Персей» отошел от Соборной пристани Архангельска в свое первое экспедиционное плавание. Экспедицию возглавил И. И. Месяцев, капитаном был помор, плававший с детства, – Павел Ильич Бурков. В составе экспедиционного отряда были крупнейший отечественный океанолог, один из основоположников науки о морских льдах Николай Николаевич Зубов (впоследствии контр-адмирал, доктор географических наук); профессор, гидробиолог Лев Александрович Зенкевич (впоследствии академик); минералог Татьяна Ивановна Горшкова (впоследствии доктор географических наук); ботаник Борис Константинович Флеров (впоследствии профессор, доктор биологических наук); совсем молодой гидролог Всеволод Аполлинарьевич Васнецов и ряд других ученых.

Контр-адмирал, д-р геогр. наук Н. Н. Зубов
Выйдя из Горла Белого моря, «Персей» направился на север до кромки льдов, выполняя разрез по меридиану 41° в. д. 30 августа судно впервые вошло в полярные льды. В тот же день под вечер неожиданно открылась Земля Франца-Иосифа. Штурманы определили, что «Персей» достиг параллели 80°07 с. ш. и проложили курс вдоль кромки разреженного льда к мысу Флoра – южной оконечности архипелага.
В этот момент старший механик доложил, что угля осталось на 3 ходовых дня, а ведь судно находилось уже во льдах. Это был первый тяжелый урок для команды и научной экспедиции. Оказалось, что фактический расход угля в экспедиционном рейсе превысил тот, что замерили во время короткого плавания в Белом море, проходившего в хорошую погоду. Безусловно, и контроль за наличием запасов угля в рейсе был явно недостаточным.
Экспедиции повезло, так как ветры дули с севера. Были подняты паруса и с остановленной машиной «Персей» направился в бухту Крестовая на западном побережье Новой Земли для пополнения запасов пресной воды. Заполнив в бухте цистерны водой, «Персей» продолжил плавание на юг под парусами со скоростью до 5 узлов. А затем, так как на судне уголь почти кончился, пришлось зайти в бухту Белушья на юго-западном побережье южного острова Новой Земли, защищенную от любых штормов.
Месяц и 10 дней простоял «Персей» в этой бухте в ожидании парохода, доставившего уголь и продукты. Ученые использовали вынужденную стоянку для детального изучения губы: проводили съемки береговой черты, промеры глубин, собирали образцы грунта дна, фауны и флоры.
За время первого экспедиционного рейса «Персея» были собраны значительные (по тому времени) данные о температуре, солености, гидрохимии и биологии водных масс, а также о глубинах и грунте дна Баренцева моря. А главное, было положено начало систематическим и комплексным исследованиям этого моря, которые позволили в дальнейшем сделать важные выводы, в первую очередь о зависимости между рельефом дна, распространением теплых и более соленых атлантических вод и распределением стад промысловых рыб, о распределении осадков на дне моря и их связи с распространением льдов, о влиянии изменения характеристик атлантических вод на ледовитость северных морей и продвинуться в решении многих других важных научных проблем.
Летние экспедиционные рейсы «Персея» продолжились и в последующие годы. «Персей» работал в районе Шпицбергена, острова Медвежий, в Баренцевом, Карском и Гренландском морях. Суров был экспедиционный быт. Работать ученым было нелегко: помимо исследовательских способностей, от каждого научного сотрудника требовалось хорошее здоровье, отличные морские качества. В первые годы плавания на «Персее» снабжение экспедиций продуктами не всегда было на высоте – обычно меню состояло из трески и солонины. В своих воспоминаниях участники этих плаваний отмечали, что единственным утешением был чай с клюквенным экстрактом. Но дух самоотверженного служения науке, безраздельно царивший среди экспедиционного отряда, помогал преодолевать все трудности.
Не случайно именно во время одного из экспедиционных рейсов С. В. Обручев написал бодрые, оптимистические стихи, ставшие гимном «Персея», который пели на мотив популярной в те времена песни «Мы кузнецы отчизны новой.». В стихах Обручев напомнил о древнегреческом герое Персее, победившем страшное чудовище – горгону Медузу и спасшем от гибели красавицу Андромеду. Согласно легенде, Персей и Андромеда были перенесены богами на небо и стали созвездиями. Вот текст гимна «Персея»:

На звездном поле воин юный
С Медузой страшною в руках,
С ним вместе нас ведет фортуна,
И чужд опасности нам страх.
Сквозь зыбь волны открыт «Персею»
Весь тайный мир морского дна,
Вперед, «Персей», на норд смелее —
Земля там Гарриса видна.
В тумане слышен вой сирены
И плещут волны через борт,
Слепит глаза седая пена,
А все ж у нас на румбе норд.
Пусть шторм нас девять дней швыряет
И в клочья рвет нам кливера,
Мы путь на север направляем,
Тверда штурвального рука.
Со всех сторон стеснились льдины,
Грозят «Персея» раздавить.
Дрожит весь корпус – миг единый,
Еще удар – и путь открыт.
Нам с кромки льда тюлень ленивый
Кивает круглой головой…
Скорее штурман, мимо, мимо,
На север путь мы держим свой.
И вымпел гордый пусть «Персея»,
Рой звезд и неба синева,
Над всем полярным миром реет
Сегодня, завтра и всегда.

Вот только один штрих, ярко характеризующий условия экспедиционного быта на «Персее», который привел в своих воспоминаниях В. А. Васнецов (речь идет о пополнении запасов пресной воды на Шпицбергене): «Метрах в 50 от уреза воды нашли небольшое озеро. Свободные от вахты матросы и кочегары, штурманы и механики, весь экспедиционный состав ведрами или шайками тащили воду по скользкой обледеневшей гальке к берегу. Потом заходили в море по колено, а по мере наполнения вельбота и глубже, и выливали в вельбот воду. И все это при пронзительном, шквалистом ветре и небольшой волне, которая вот-вот захлестнет в сапоги. Не легче было и доставить воду на судно. Надо было залезать в наполненный водой вельбот, отчего сидеть на банках приходилось на корточках и еще грести до судна мили полторы. С судна спускали приемный шланг, и всю добытую с таким трудом воду «Персей» засасывал в какие-нибудь 4–5 минут». Обычно на обеспечение полного запаса пресной воды уходило более суток напряженной работы.
Многократная участница экспедиций на «Персее» с 1925 г. одна из основательниц отечественной морской геологии, доктор геолого-минералогических наук Мария Васильевна Кленова вспоминала: «На малых кораблях «Персее» и «Книповиче» мы в полной мере ощущали и штормы, и льды, и отсутствие карт и другого навигационного обеспечения. Много раз приходилось прерывать работы и «штормовать» или менять маршрут, чтобы избежать ледового плена или даже слабыми силами пробиваться через лед».
Летом 1929 г. Плавморнин был реорганизован в Государственный океанографический институт (ГОИН) и передан в систему Госкомгидромета при Совете Народных Комиссаров СССР. Вместе с этим в ГОИН вошла и Мурманская биологическая станция в качестве Мурманского отделения института. Теперь, имея незамерзающую базу, институт приступил к круглогодичным морским исследованиям.
22 декабря 1929 г. «Персей» вышел в первое тяжелейшее зимнее исследовательское плавание в Баренцевом море. Подобные плавания неоднократно повторялись в последующие годы. О всех трудностях зимних плаваний в Баренцевом море наглядно свидетельствуют строки дневника начальника экспедиции на «Персее» в 1930 г. В.А.Васнецова: «Утром 29/1 сильнейшая пурга заносит судно сугробами снега. К вечеру ветер усилился до 8 баллов, корабль черпает бортами. Волны стали хлестать чрез носовую рубку, угрожая смыть груз со спардека. В 21 час стали носом на волну, чтобы дополнительно закрепить все находящееся на палубе. Носовая часть судна и правый бортовой проход покрылись толстым слоем снега. Мороз только -4 градуса.
К вечеру 30/1 ветер немного стих, пошли по курсу. Вахтенные скалывают лед с палубы и бортов. К вечеру похолодало до -6,5 градуса. На следующий день температура понизилась до -12 градусов. Вся носовая часть судна и борта снова обледенели. Палуба покрыта толстым слоем льда со снегом. Дверь бортового трапа из жилой палубы совсем замерзла, не открывается. Почти весь день пурга. Поднятый трал через несколько минут смерзается в ком и примерзает к палубе. С тралом трудно работать при подъеме, очень скользко, ноги не находят опоры. Блок-счетчики замерзают, их приходится подогревать паяльной лампой».
А вот еще одна характерная февральская запись: «10/2. Ветер утром 10 баллов. Изменив курс, снова стали носом на волну. К полудню ветер 11 баллов, порывы до 12. Волна увеличилась до 8–9 баллов. Судно заливает водой. Носовая рубка и бак обросли толстым слоем льда. Метеорологическая будка превратилась в сплошную ледяную глыбу. Дверь с трапа из жилого трюма на палубу замерзла, никакими усилиями не открыть. Гребни волн налетают на мостик и с силою бьют в стекла рулевой рубки. Их заколотили досками, оставили одно окно. Сходить к обеду в кают-компанию – опасное предприятие. Судно совершенно не имеет хода, лаг повис, как лот, и его выбрали на палубу. Место судна определить невозможно, небо облачно, звезд не видно. От счислимой точки нас снесло далеко. Удары волн о борта и стенки рубок настолько сильны, что сотрясают судно. В моей каюте, расположенной в носовой части надстройки, не то что спать, и лежать невозможно – выбрасывает из койки».
И даже в таких экстремальных условиях ученые не прекращали проведение исследований! Они понимали, что данных по океанологии, собранных в Баренцевом море в зимние месяцы, чрезвычайно мало, а они важны и необходимы для выяснения картины ледового прогноза, для уточнения условий, в которых зимуют рыбные популяции.
Почти 20 лет, до своей гибели в 1941 г. в Кольском заливе от попадания фашистских бомб, «Персей» героически выполнял роль плавучего океанографического института. За свою жизнь судно совершило 84 экспедиционных рейса, во время которых было пройдено более 100 000 миль, что составляет примерно 5 земных экваторов. Сотни миль судно прошло во льдах.
На борту «Персея» была проведена огромная научная работа по изучению гидрологии, химии и биологии вод, геологии дна и побережий островов Баренцева, Белого, Карского и Гренландского морей. Девять раз «Персей» работал у Шпицбергена, причем один раз почти полностью обошел Западный Шпицберген. В 1932 г. при плавании у берегов Шпицбергена «Персей» достиг точки с координатами 81° с. ш. и 19° в. д. – самой северной точки, достигнутой «Персеем» за время его судовой жизни. До «Персея» в этом районе плавали только мощные ледоколы «Ермак» в 1901 г. и «Красин» в 1928 г.
Пять раз подходил «Персей» к Земле Франца-Иосифа, 12 раз – к побережью Новой Земли. В 1927 г. судно подошло к самому северному мысу Новой Земли – мысу Желания, причем впервые в истории полярных плаваний удалось подойти к нему с востока из Карского моря. До этого к мысу подходило всего несколько судов, но все со стороны Баренцева моря. А в 1932 г. «Персей» обогнул Новую Землю с запада на восток. Во время одного из плаваний «Персей» почти достиг восточного побережья Гренландии и обогнул остров Ян-Майен. Плавая вдоль северного побережья Европы, судно доходило до южных Лофонтенских островов, где были обнаружены и изучены места нереста мурманской сельди.
Велики заслуги «Персея» и коллективов ученых, работавших на нем, в обеспечении выполнения научной программы Второго международного полярного года (МПГ) в 1932–1933 гг. Именно во время январского рейса 1933 г. «Персей» оказался на краю гибели, когда планировалось сделать разрез от мыса Нордкап – самого северного мыса Европы – до мыса Южного – южной оконечности Шпицбергена.
У Нордкапа скорость ветра достигала 11 и более баллов. «Персей» отчаянно качало, вода устремлялась на палубу сплошным потоком. Ночью 16 января гигантская волна обрушилась на левый борт судна. Через световой люк на спардеке вода устремилась в машинное отделение. Остановилась главная машина. Качка еще больше усилилась. Волна выбила массивную дверь и проломила переборку кают-компании, которую затопило до потолка.
Самым страшным было то, что от удара деформировался деревянный борт с набором и переломилась отливная труба циркуляционного насоса, через которую выводилась за борт вода после прокачки холодильника. Из-за этого невозможно было запустить главную паровую машину, а неуправляемое судно в любой момент могло быть перевернуто ударом следующей мощной волны. Только отчаянные усилия механиков позволили устранить поломку и запустить машину. Правда, при этом большая часть охлаждающей воды выливалась не за борт, а в трюм машинного отделения. Оттуда ее удаляли водоотливными насосами.
«Персей» с трудом добрался до норвежского берега и стал на якорь за высоким мысом, где порывы ветра были слабее. Там и исправили основные повреждения: укрепили отливную трубу, забили досками переборку кают-компании. Тяжелый переход в Мурманск закончился только к вечеру 21 января.
Всего за время плаваний с борта судна было выполнено 5525 станций и собран большой объем научной информации, главным образом в Баренцевом море. Уже за первые 10 лет своего существования Плавморнин (а затем и ГОИН) изучил огромный район полярных морей от меридиана острова Медвежий (Гренландское море) до меридиана острова Белый (Карское море). На всем огромном пространстве была проведена общая, а в Печорском и Канинском промысловых районах – детальная океанографическая съемка. Много раз «Персей» выполнял океанологические разрезы по Кольскому меридиану (33°30 в. д.), пересекая Нордкапское течение и определяя изменения в его напряженности и тепловом состоянии.
Были открыты богатые рыбные банки, установлены пути миграции рыбы и морского зверя. В ходе экспедиционных рейсов был заснят и обследован ряд Новоземельских губ, уточненные данные о которых были использованы в дальнейшем при освоении архипелага. Батиметрические съемки позволили исправить и уточнить мореходные карты. А наблюдения надо льдами явились началом систематического изучения ледового режима российских арктических морей. Работы на «Персее» дали возможность установить связь между тепловым режимом нордкапского течения и общей циркуляцией атмосферы и в первую очередь связь между состоянием теплых ответвлений Гольфстрима и ледовым режимом арктических морей.
Научно-исследовательские работы с борта «Персея» заложили основу отечественной океанологии довоенного периода. Активные участники экспедиций на «Персее» создали фундаментальные океанологические руководства, на которых было воспитано послевоенное поколение отечественных океанологов – гидробиологов, гидрохимиков и морских геологов: «Морские воды и льды» (Н. Н. Зубов), «Физика моря» (В. В. Шулейкин), «Геология Баренцева моря» (М.В.Кленова), «Фауна морей СССР» (Л.А.Зенкевич), «Химия моря» (С. В. Бруевич).
Да и сам «Персей» стал поистине школой кадров для отечественной науки. Через нее прошло свыше тысячи научных сотрудников и студентов. Создатель Плавморнина И. И. Месяцев сумел привлечь для работы на «Персее» таких крупных ученых, как О. А. Зернов, N. В. Самойлов, А.М.Россолимо, В. К. Солдатов, В.О. Буткевич, Л.А.Зенкевич. Именно они обучали на «Персее» научную и студенческую молодежь, из среды которой выросли многие крупные отечественные ученые. В совместной работе ученые старшего поколения и научная молодежь – гидрологи, физики, химики, биологи, геологи, метеорологи – знакомились с достижениями в родственных отраслях науки, обменивались опытом, обсуждали общие проблемы. Так что недаром Н.Н.Зубов назвал «Персей» своеобразным морским университетом, особенно для плававших на нем студентов различных высших учебных заведений и разных специальностей.

Научно-исследовательский бот «Н. Книпович» открывает тайны полярного моря

Важную роль в проведении исследований в акватории Баренцева моря в довоенный период сыграли экспедиции на научно-исследовательском боте «Н. Книпович», принадлежавшем ГОИНу. Две из них, которые по праву считаются выдающимися в славной истории отечественных арктических исследований, возглавил начальник гидрологического отдела ГОИН Н. Н. Зубов.
При планировании экспедиций Зубов основывался на том, что, по его расчетам, ледовитость Баренцева моря в 1930 г. должна быть минимальной: «В августе, – писал Н. Н. Зубов, – не больше 12 процентов всей площади Баренцева моря будет покрыто льдом. Такая малая ледовитость открывает широкие возможности для научно-исследовательских работ на Севере».
Двухмачтовый бот «Н. Книпович» был небольшим судном длиною 25 м и водоизмещением 100 т, построенным в 1928 г. в Норвегии. Там же закупили оборудование для проведения с борта судна океанологических работ. На боте оборудовали научную лабораторию. Корпус судна был построен с учетом плавания во льдах, он имел дубовую обшивку и прочные крепления.
Двигатель внутреннего сгорания мощностью 125 л. с. (92 кВт) обеспечивал судну скорость 6–7 узлов. Запас топлива был достаточен для плавания бота в течение 4 недель. Судно отличалось хорошими мореходными качествами. Команда состояла из 11 моряков, научная группа включала до 6 ученых.
Первоначально Н. Н. Зубов планировал выйти не позднее 10 августа, так как наиболее благоприятное время плавания в высоких широтах арктических морей – август и начало сентября, а позднее начинается новое льдообразование. Но судно оказалось готовым к экспедиции только 3 сентября. Тем не менее Н. Н. Зубов настоял на выходе в плавание.

Научно-исследовательский бот «Н. Книпович»
4 сентября 1930 г. «Н. Книпович» вышел из Полярного в Кольском заливе, прошел к мысу Нордкин и направился на север. В пути через каждые 5 миль измеряли глубины, периодически проводили океанологические станции с измерением температуры и солености воды на различных горизонтах.
8 сентября, не встречая по маршруту льдов, бот прошел к острову Надежды, расположенному в 40 милях южнее Шпицбергена, а на следующий день проследовал к северу проливом Ольги (между Шпицбергеном и островами Земли Короля Карла). 10 сентября судно стало на якорь у юго-западной оконечности острова Белый среди сидевших на мели айсбергов. Остров располагался северо-восточнее основной группы островов Шпицбергена. А ведь всего за 2 года до этого ледокольный пароход «Малыгин» при проведении операции по поиску и спасению итальянской экспедиции генерала Нобиле не мог пробиться сквозь тяжелые льды севернее острова Надежды.
На острове Белый за месяц до прихода «Н. Книповича» норвежские моряки обнаружили останки участников первой экспедиции на воздушном шаре к Северному полюсу, организованной шведским инженером Саломоном Августом Андре в 1897 г. Н. Н. Зубов считал, что именно исключительно теплое полярное лето 1930 г. и связанное с этим интенсивное таяние снежного покрова острова позволили обнаружить эти останки. По его мнению, участники экспедиции С. А. Андре после аварии воздушного шара оказались на острове Белый и были засыпаны снежной лавиной.
На следующий день бот прошел вдоль юго-восточного берега острова Белый и повернул на север. И вот моряки в первый раз за это плавание увидели кромку льдов в точке с координатами 81°21 с. ш. и 34°06 в. д.
Так как навигация в Арктике в это время уже заканчивалась, руководитель экспедиции не стал дальше рисковать, и судно повернуло на юго-восток, а затем, идя вдоль кромки льда, возвратилось в северную часть Баренцева моря.
14 сентября бот вошел в пролив Найтингел и затем в Британский канал Земли Франца-Иосифа. Льды в канале не позволили судну зайти в бухту тихая на острове Гукера, где уже год работали 11 зимовщиков отечественной полярной обсерватории, и пришлось стать на якорь у острова Уиндворт.
Через день экспедиция повторила попытку пройти в бухту Тихая, но после получения радиограммы о том, что заход бота к обсерватории не нужен, повернула на юго-запад к островам Земли Короля Карла, там вышла на Кольский меридиан и направилась к югу. 23 сентября бот возвратился в Полярный, выполнив за рейс более 300 промеров и 26 полных океанологических станций.
Результаты этого необычного исследовательского рейса наглядно показали, что ледовый прогноз Н. Н. Зубова был верен. Небольшой бот свободно плавал в высоких широтах в такое время, в которое до него еще никто не плавал, кроме самого мощного в то время в мире ледокола «Красин». Причем с борта бота непрерывно проводили океанологические работы по измерению температуры и солености воды на различных горизонтах, отлову планктона и извлечению со дна образцов осадочных пород.
О напряженном рабочем ритме во время этого рейса свидетельствуют записи в дневнике начальника экспедиции: «Станция продолжается час-полтора, потом идут промеры – пять между станциями (с помощью лота – груза на конце проволочного лотлиня, ведь эхолотов на отечественных судах тогда еще не было. – Прим. авт. ) – и опять станция. Тут уж все загружены работой полностью. Промежуток между концом одной и началом другой станции при попутном ветре, как это мы имеем сейчас, около пяти часов. Надо приготовиться, надо убраться, надо умыться, и для сна остается немного. В эту работу надо втянуться. Когда дорываются до подушки, все засыпают сразу, и мертвым сном».
Уже в рейсе Н. Н. Зубов обдумывал план новой экспедиции. Перед поворотом судна на юг он радировал: «Возвращаюсь. Баренцевом море льдов нет. Надо ожидать затянувшуюся осень, мягкую первую половину зимы, благоприятные ледовые условия Карском море будущий год». Он смело давал прогноз и по Карскому морю, куда, по его мнению, должна была переместиться волна тепла из Баренцева моря.
Ледовый прогноз Н. Н. Зубова на 1931 и 1932 гг. полностью подтвердился. И он лично возглавил экспедицию на «Н. Книповиче» в 1932 г. Профессор Алексей Дмитриевич Добровольский, выполнявший в этой экспедиции обязанности гидролога, позже вспоминал: «Чтобы работать в проливе между Землей Франца-Иосифа и Новой Землей, корабль должен был обойти архипелаг Земля Франца-Иосифа либо с юга, либо с севера. Первый путь был проще, но второй – несравнимо заманчивее: ни один корабль еще не огибал Землю Франца-Иосифа с севера, и о глубинах моря, о температуре и солености вод, омывающих этот архипелаг с севера и востока, ничего не было известно.
Однако включать в обязательную программу такие наблюдения было слишком рискованно. Поэтому вариант обхода Земли Франца-Иосифа с севера был как бы условным: решили пойти этим путем, если представится возможность. О том, что это возможно, говорил анализ температуры атлантических вод. Температура Нордкапского течения все еще держалась выше средней, и можно было предполагать, что максимум температуры, наблюдавшийся на Кольском меридиане в 1930 г. в 1932 г. продвинется в район между Землей Франца-Иосифа и Северной Землей и значительно уменьшит здесь ледовитость».
18 августа 1932 г. «Н. Книпович» вышел из Полярного. Уже на следующий день пришлось укрыться от шторма у полуострова Рыбачий. 20 августа бот направился на север, но еще четверо суток сильный северный ветер не позволял производить исследовательские работы. Судно продвигалось на север со скоростью всего 1–2 узла. 27 августа слева на северо-западе показалась кромка льда, а еще через сутки исследователи увидели весь окруженный льдами остров Белый.
Судно повернуло на восток к острову Виктория, отыскать который оказалось совсем не просто из-за плохой видимости. Да и обозначен он был на карте не совсем верно. Экспедиция обошла остров, описала его и отметила на карте. Высадиться на него было очень трудно. Лед, которым был покрыт остров, обрывался отвесной стеной прямо в море. Исследователи обнаружили на северо-восточной оконечности острова небольшую косу, которая выходила из-подо льда. Вот на нее и высадилась береговая партия, которая в торжественной обстановке впервые подняла Государственный флаг СССР на этом, самом северо-западном острове отечественного сектора Арктики.
Затем бот прошел далее на восток и 30 августа подошел к Земле Александры – самому западному острову Земли Франца-Иосифа. Так был выполнен океанологический разрез между островом Белым и Землей Франца-Иосифа, характеризующий водообмен Баренцева моря с Центральным арктическим бассейном.
Используя благоприятную ледовую обстановку, судно направилось к северу по меридиану 42° в. д. и подошло к кромке льдов на параллели 82°05 с. ш. На этой же широте бот встретил льды и в экспедиции 1931 г.
Судно повернуло на восток и прошло к самому северному острову архипелага – острову Рудольфа, где за 18 лет до этого был похоронен лейтенант Георгий Яковлевич Седов, скончавшийся на пути к Северному полюсу. В 1932 г. на острове по плану Второго МПГ заканчивали постройку полярной метеостанции. Н. Н. Зубов уточнил у полярников, что льдов в проливах между островами Земли Франца-Иосифа в том году было мало и что ледокольный пароход «Малыгин» смог дойти до параллели 82°15 с. ш. не встретив тяжелых льдов. Исходя из предварительного ледового прогноза и учтя новые данные, руководитель экспедиции принял решение следовать далее на восток севернее Земли Франца-Иосифа.
1 сентября исследователи благодаря исключительной чистоте арктического воздуха и прекрасному солнечному освещению имели возможность наблюдать панораму островов Земли Франца-Иосифа у Британского канала от Земли Георга на южном входе в канал до острова Рудольфа на северном его завершении.
В ночь с 1 на 2 сентября бот обогнул самую северную точку архипелага – мыс Флигели на острове Рудольфа. Далее судно повернуло на юго-восток и вскоре подошло к Белой Земле — первой земле, увиденной Ф. Нансеном в 1895 г. при возвращении на юг к Земле Франца-Иосифа после неудачной попытки достичь на собачьих нартах Северного полюса по льду.
Ф. Нансен считал, что Белая Земля состоит из двух островов, названных им в честь жены и дочери – островами Евы и Лив. Экспедиция подошла совсем близко к этой земле и выяснила, что она является одним островом.

Маршрут плавания бота «Н. Книпович» в 1932 г.
Исследователи из уважения к заслугам Ф. Нансена решили назвать этот остров объединенным именем Ева-Лив. Судно форсировало ледовые перемычки и продолжило движение на восток. Н. Н. Зубов знал, что в случае необходимости он сможет повернуть в проливы между островами Земли Франца-Иосифа, почти свободные ото льдов, и пройти по ним на юг.
2 сентября бот подошел к острову Грэм-Белл – самому восточному в архипелаге. Протяженность этого острова по меридиану около 40 миль, так что боту достаточно было для прохода вдоль него на юг 6–7 ч. Но за это время погода могла резко измениться. Сильный ветер мог нагнать льды и надолго задержать в них у берега небольшое судно. Но пока погода оставалась прекрасной, льдов было мало, и Н. Н. Зубов решил не менять курс и двигаться на юг. Как он впоследствии писал: «Риск был, но нельзя же никогда и ничем не рисковать».
Льды становились все сплоченнее, а у мыса Кользат — самого восточного мыса острова – судно натолкнулось на стену многолетнего припайного льда. Пришлось отходить на восток. Через несколько часов судну удалось выйти в район более легких льдов. Бот направился на юго-восток к берегам Новой Земли, а ученые возобновили океанологические исследования. При следовании на юго-восток к мысу Желания – самому северному мысу Новой Земли – льды становились все сплоченнее. Тогда судно отвернуло на запад.
5 сентября в тяжелых льдах была сильно повреждена ледовая обшивка судна. Пришлось остановиться и ждать перемены ветра. Действительно, погода стала портиться, подул сильный северо-западный ветер – «ледокол норд-вест», как шутя его называл начальник экспедиции. Льды разредились и появились разводья, направленные к югу. По ним судно и продолжило плавание. Наконец «Н. Книпович» вышел в чистую воду и повернул по ветру к Новой Земле.
Причем и на этот раз экспедиция использовала в полной мере попутный ветер. Н. Н. Зубов обратил внимание на то, что при остановленном двигателе бот слегка дрейфовал по ветру, обгоняя льдины. Тогда он распорядился поднять кливер, и бот стал двигаться еще быстрее, причем он словно сам выбирал себе дорогу, обходя большие льдины, проходя в щели между ними, расталкивая бортами обломки льдин.
Так закончился этот знаменательный этап в изучении арктических вод – первый проход научно-исследовательского судна вдоль северных берегов Земли Франца-Иосифа.
8 сентября бот подошел к побережью Новой Земли и двинулся вдоль берега на север. Ветер вновь усилился. На этот раз это был южный ветер – знаменитая новоземельская бора, которая быстро высушила весь такелаж, парусиновые чехлы и палубу. Пройдя проливом между Оранскими островами и Новой Землей, через который до того корабли еще не проходили, бот стал на якорь у полярной станции на мысе Желания.
На следующий день Н. Н. Зубов принял решение идти на северо-запад для того, чтобы закончить океанологический разрез северо-восточного района Баренцева моря между Землей Франца-Иосифа и Новой Землей. Северная часть разреза была проведена при следовании от острова Греэм-Белл на юг, но работа была прервана из-за встречи с тяжелыми льдами и поворотом судна на запад. А теперь работы на разрезе были успешно завершены.
Итак, все запланированные океанологические работы были выполнены. Но стиль работы Н. Н. Зубова и его неуемный характер привели к тому, что, взвесив все «за» и «против», он решил до конца использовать благоприятную ледовую обстановку и продолжить исследования. Только после проведения работ в районе острова Визе в Карском море судно повернуло на юг и 21 сентября прибыло в Полярный. Причем топлива на нем в момент прибытия оставалось лишь на два часа хода.
За все время работ в Баренцевом море с борта «Персея» и «Н. Книповича» было выполнено более 6500 глубоководных гидрологических станций. В 1935 г. в Баренцевом море, к югу от параллели 75° с. ш. научно-экспедиционные суда «Н. Книпович» и «Персей» под общим руководством Н. М. Книповича впервые на морях СССР выполнили систематическую гидрологическую съемку.
Ученые установили характер влияния изменения температуры воды в Баренцевом море на состояние льдов в западном секторе отечественной Арктики и на поведение промысловых рыб. Подводя итоги исследований, Н. М. Книпович отметил: «В течение всего нескольких лет произошло заметное перемещение на восток относительно тепловодных форм, и притом как легкоподвижных стай рыб, так и малоподвижных обитателей дна. В какие-нибудь полтора десятка лет или даже в еще более короткий промежуток времени произошло такое изменение в распределении некоторых представителей морской фауны, какое связывается обыкновенно с представлением о долгих геологических промежутках времени. И произошло это благодаря определенному изменению гидрологических условий – благодаря некоторому повышению температуры воды под влиянием усиленного притока воды теплого течения». Эти исследования и выводы особенно важны сейчас, в начале XXI в. в связи с ожиданием глобальных изменений климата.

Исследователи северных морей – «физики» и «лирики» в одном лице

Успех работы ученых на «Персее» и «Н. Книповиче» во многом связан с культивируемой в научной среде атмосферой любви к Северу и северной природе. Именно поэтому авторы, очарованные на всю жизнь Севером, даже важные научные труды нередко предваряли страницами, наполненными искренним восхищением и уважением к уникальной природе северных морей.
Вероятно, многие из ученых, плававших на этих судах, могли бы, не задумываясь, подписаться под страницами, которыми начала свой капитальный труд «Геология Баренцева моря» М. В. Кленова: «Плоское белесовато-голубое небо, низкое светящее, но не греющее солнце в туманной дымке; море светло-синее, гладкое, как политое маслом, усеянное плавучими льдами, напоминающими обломки гигантской стеклянной и фарфоровой посуды. Розовый от лучей заката снег на острове Рудольфа, черные зубцы скал мыса Флигели. Любопытная морда тюленя и его изящные плавные движения в прозрачной воде, когда он ныряет вокруг судна. Древние горы спящей красавицы Новой Земли, запорошенные первым снегом и поднимающиеся прямо из бурного и синего-синего моря. Шпицбергенские многоверстные ледники и черные острые вершины при лунном свете в полярную ночь… Широкие волны Гренландского моря и мелкая неправильная волна мутноватого Карского. И ледяные шапки островов, и весенние дни у берегов Мурмана, когда соленый йодистый запах моря сливается с запахом свежего снега. И многое-многое другое, неизгладимое и незабываемое на всю жизнь.
Такова Арктика!
Льды, теснящие судно, штормовая погода, тяжелый труд, порою лишения – все это забывается быстро. После месяцев плавания по свинцово-серому морю, под серым нависшим небом особенно приятно любоваться на пожелтевшие березки на берегах Северной Двины или смотреть на мягкие очертания гранитных массивов Мурмана, расцвеченных малиновыми, фиолетовыми, желтыми красками осенних листьев черники, полярной березки, багульника. Приятно посмотреть на «настоящие» высокие леса и на теплое южное море. Но кто раз полюбил Арктику, тот уже не забудет ее. И как художник не может передать на полотне всю чистоту и прелесть полярных красок, так не хватает и слов для их описания».

ГЛАВА 2
КАРСКОЕ МОРЕ

Я вижу умными очами:
Колумб Российский между льдами
Спешит и презирает рок.
М.В. Ломоносов

Что повествует новгородский книжник XV в. о таинственной земле Мангазее

Вторым российским арктическим морем при продвижении с запада на восток является Ка?рское. Оно ограничено с запада Новой Землей, а с северо-востока – архипелагом Се?верная Земля?. С юга в море впадают величайшие сибирские реки – Обь и Енисе?й.
На Руси это море называли Ледови?тым. А название «Карское», видимо, связано с рекой Ка?ра, впадающей в Ка?рскую губу моря. В устье этой реки издавна укрывались старинные поморские ладьи и кочи, оно являлось сравнительно удобным местом для зимовки их экипажей.
Более или менее регулярные плавания поморов по южной части Карского моря, вероятнее всего, начались в XV в. Новгородский книжник XV в. автор сказания «О человецех незнаемых в Восточной стороне», повествующего о земле Мангазе?е (Молканзе), т. е. о бассейнах рек Таз и Пур, расположенных между низовьями Оби и Енисея, руководствовался сведениями о населявших эту местность ненецких племенах молоканзеи, или молгонзеи, которые принесли на Русь новгородские воины, побывавшие на Нижней Оби еще в XIV в. а может быть, и ранее, и поморы – промышленники и мореходы, которые добирались по морю до О?бской и Та?зовской губ.
Причем в сведениях о ненецких племенах правдивые сообщения перемешаны с фантастическими. Сказание начинается так: «Над морем живут люди самоедь зовомые молгонзеи. А ядь их мясо оленье да рыба. Да между собою друг друга ядят. А гость к ним откуды приидет. И они закалают дети свои на гостей, да тем и кормят. А который гость у них умрет и они того снедают, а в землю не хоронят, а своих також. Сияж люди невеликы взърастом. Плосковидны. Носы малы. Но резвы велми и стрельцы скоры и горазды. А ездят на оленях и на собаках. А платие носят соболие и оленье».
Далее в сказании следуют фантастические сведения о различных самоедских племенах, одни из которых, по словам сочинителя, часть лета живут в море, другие «по пуп люди мохнаты до долу, а от пупа в верхъ яко ж и прочии человецы», третьи на зиму умирают на 2 месяца и оживают летом, четвертые без глаз, а «ръты у них межи плечми», «а стрельба эе их трубка железна въ руце. А в другой руце стрелка железна. Да стрелку туж вкъладает в трубку. Да бьет молотком въ стрелку».

Физическая карта Карского моря
Рассказал книжник и о немой торговле с ненцами, которую, видимо, вели вначале поморы (когда рядом с мехами клали товар на обмен и уходили, ожидая решения продавца – заберет он товар или нет), и о множестве других правдивых и полулегендарных сведений о жителях этой северной страны.
Название ненецких племен молоконзеи (молгонзеи) при написании было несколько искажено и страна их проживания стала известна как Монгазея, или Мангазея, что, по сообщению М. И. Белова, на коми-зырянском языке означает «земля близ моря» – Мангазе?йского моря, включающего по понятиям старинных поморских мореходов Обскую и Тазовскую губы и прилегающие к полуостровам Яма?л и Гыда?нский районы Карского моря.
В этом новгородском сказании приведены также абсолютно правдивые сведения об изобилии в «незнаемых странах» соболей, песцов и оленей.
В сказании наряду со страной «молгонзеев» упоминается расположенная среди безлесных тундр страна Балд (Баид), где «человеци живут в земле (т. е. в полузаглубленных в землю землянках. – Прим. авт.), а едят мясо соболи; а иного у них звери никоторого нет, опроче соболна. А носят платие соболие и рукавицы и ногавицы, а иного платиа у них нет, ни товару никоторого».

Скридфинны – народы, населявшие северные районы Евразии. Деталь карты О. Магнуса. 1539 г.
В сказании страна Балд помещалась «в верху Оби реки великиа». Но, вероятнее всего, речь идет о полярных странах. Академик Лев Семенович Берг считал (и он, вероятнее всего, прав), что страна Балд находилась к западу от Енисея и к северу от Северного полярного круга, где жили енисейские самоеды (ненцы) из рода бай. По мнению М. И. Белова, «под страной Баид автор сказания подразумевал Туруханский край, названный так по имени двух речек Баих (Большой и Малой), впадающих в реку Турухан в том месте, где позднее возник Туруханский острог». Какую бы из версий нахождения страны Балд (Баид) мы не приняли, ясно одно: автору сказания от побывавших в этих местах русских людей уже в конце XV в. было известно о существовании обширной полярной страны в Обско-Енисейском междуречье.
В середине XVI в. рассказами о богатой мехами «Malgomzaia» заинтересовались англичане. А в царствование Федора Ивановича на московском рынке лучшими сортами соболей считались, наряду с печорскими, мангазейские. В Мангазейский край, такой заманчивый и привлекательный для поморов-промышленников, торговцев мехами и моржовыми клыками, вели нелегкие морские дороги по просторам сурового Карского моря.

Тайны Мангазейского морского хода

Мангазейский морской ход, соединявший Русское Поморье со страной Мангазеей, установился, скорее всего, в начале или середине XVI в. Регулярные походы в район реки Таз совершались обычно отрядами поморов-промышленников, использовавших суда небольших размеров – «малые кочи». Это были плоскодонные парусно-весельные суда с малой осадкой, приспособленные для перетаскивания через волоки небольшими командами (до 10 мореходов) и плаваний вдоль отмелых морских берегов и в устьях рек. Их грузоподъемность не превышала 375–600 пудов (6—10 т).
Морской ход начинался в устьях Северной Двины или Кулоя. Вот как описывали его сами промышленники: «От Архангельска-де города, из Холмогор и из Пинеги ходят они в Мангазею – на Кулойское устье и на Канин Нос и мимо Колгуев остров и мимо Русской и Медынской завороты (Русский заворот – западный мыс Печорской губы; Медя?нский заворот ограничивает Печорскую губу с востока. – Прим. авт.) Югорским Шаром мимо Местный остров и на Карскую губу (теперь Байдарацкую губу. – Прим. авт.) в Мутную реку (теперь река Мордыя?ха, устье которой – на западном побережье Ямала. – Прим. авт.), через сухой волок (длиной до 800—1000 м. – Прим. авт.), на Зеленую реку (теперь река Сея?ха, устье которой на восточном побережье Ямала. – Прим. авт. ) и в Обь (Обскую губу. – Прим. авт. ) да в Тазовское устье».
По словам тех же мореходов, при хорошей погоде на путь от Архангельска до Байдарацкой губы уходило 1–2 месяца. Оттуда на путь до устья реки Мутной, следование по ней, волоку и плавание по реке Зеленой затрачивали до 20 суток. На плавание от устья реки Зеленой до Мангазеи уходило 2–3 недели. Конечно, эти сроки выдерживались только при попутных ветрах и благоприятной ледовой обстановке в районе плавания, что случалось не часто: «а коли-де Бог не даст пособных ветров… и тогда все кочи ворочаются в Пустоозеро (т. е. к устью реки Печоры и идут вверх по реке до Пустоозерского острога. – Прим. авт.); а коли захватит на Мутной или на Зеленой реке позднее время, и на тех реках замерзают, а животишка свои запасы мечут на пусте, а сами ходят на лыжах в Березовский уезд (на Нижнюю Обь. – Прим. авт. )». «А как заимут льды большие, ино обходят около льдов парусом и гребью недель с шесть, а иногда обойти льдов немочно, и от тех мест ворочаютца назад в Пустоозеро».
Например, пинежанина Фомку Борисова под Бурловым берегом (в Варанде?ях — у побережья между Печорской и Хайпудырской губами) «заняли великие льды, и они сквозе льды пробивалися в том месте четыре недели, и как льды отнесло в большое море и они пришли к Югорскому Шару».
И в Обской губе часто сильные ветры и льды мешали плаванию. Так, например, в 1626 г. коч, шедший из дельты Оби у Русского заворота, отделяющего собственно Обскую губу от Тазовской, застигла «туча с дождем и ветр встречный с сиверу, и парус на коче изодрало, и павозок (лодку, перевозимую на коче. – Прим. авт. ) разбило, и коч с якорей сбило и прибило за кошку (подводную мель, протянувшуюся от берега. – Прим. авт. ), и стояли-де они за ветры 6 недель дожидалися пособных ветров» и после Успенья воротились назад, «потому что стало поздно, море стало мерзнуть и льдов стало много». Так что русским мореходам приходилось на пути в Мангазею и обратно преодолевать «непроходимые злые места от великих льдов и всякие нужи».

Пути продвижения русских на Шпицберген, Новую Землю и в Мангазею в XVI–XVII вв.
До наших дней сохранились сведения о плаваниях поморских мореходов по Мангазейскому морскому ходу. В 1601 г. Матрена Афанасьевна Кузьмина подала на имя царя Бориса Годунова «явку» – челобитную, в которой просила оказать ей помощь, так как ее отец и брат – черносошные крестьяне Двинского уезда – в 1597 г потратили все свои наличные средства на снаряжение коча для плавания в Мангазею. Очевидно, на обратном пути Кузьмины попали в бурю и потерпели крушение («побило их море»). А поморы – пинежанин Иван Угрюмов и мезенец Федул Наумов – получили от царя Бориса хвалу за «частые поезди в Мангазею».
Выдающимся полярным мореходом был промышленник-пинежанин Леонтий Иванов Шубин по прозвищу Плехан. Одно из плаваний по реке Таз он описал сам. Летом 1601 г. Плехан вышел из устья Северной Двины на четырех кочах с командой из 35 мореходов. Они плыли «пособным морем с западу на восток. влево море, вправо земля, и шли до устья Печоры-реки». Из-за встречных ветров и неблагоприятной ледовой обстановки Л. И. Шубину пришлось в Пустоозерске зазимовать. Оттуда часть мореходов по зимней дороге отправились через «Камень» на восток.
С наступлением новой навигации Шубин продолжил плавание. Теперь с ним шел москвитин Первый Тарутин, пустоозерцы Семен Исаков Серебряник и Архип Баженик, волочанин Михаил Дурасов, а также 40 других торговцев и промышленников.
«Вышед на устье Печоры, – сообщил Л. И. Шубин, – и пошли в Мангазею великим же морем-окияном, на урочище на Югорский Шар; бежали парусом до Югорского Шара (примерно 150 миль. – Прим. авт. ) два дни и две ночи, а шли на прямо большим морем, пересекая через губы морские». Он сообщил и некоторые гидрографические сведения о районе плавания. По его мнению, от устья Печоры до Югорского Шара морское дно очень неровное, «местами глубоко, а в иных местах мелко, в сажень (примерно 2 м. – Прим. авт. ), а в иных местах и суда вставают». Значит, суда шли у самого берега, так как в восточной части Баренцева моря глубины почти везде равны 7–8 саженям.
Такой же характер дна («местами глубоко, а инде мелко») наблюдал Шубин и в проливе Югорский Шар. Значит, и здесь кочи шли у самого берега. Описал он остров Вайгач, заметив, что остров каменный, леса на нем нет, и «около его русские люди в Мангазею не ходят, потому что отошел далеко в море, да и льды великие стоят».
Пройдя пролив, кочи прошли в Карскую (Байдарацкую) губу, а затем к реке Мутной, которая «пала в Нярзомское море (или Нарзомское море. – Прим. авт. ) с полуденной стороны. А река Мутная невелика, через мошно перебросить камнем, а река мелка». Затем мореходам предстояла трудная работа по разгрузке кочей, перетаскиванию грузов и самих кочей по волоку в реку Зеленую. Л. И. Шубин рассказал об этом так: «А дошед до озера, до вершины Мутной реки, учали меж озерцами волочить запасы в павозках, а проводили павозки от озера до озера паточинами, тянули по воде бродячи, один павозок тянут два человека, а те между озерцами паточины тож в дву местех от озера до озера по версте и меньше (верста равна 1066 м. – Прим. авт.), а кочи тянули канаты после запасов порожние по тем паточинам всеми людьми». Затем по реке Зеленой вышли в Обскую губу и направились в Тазовскую губу. Только 1 октября мореходы добрались до Мангазеи.
Шубин отметил, что Ямал является районом тундры: «На обе стороны место пустое… растет мелкий лес, в вышину четверть аршина (18 см. – Прим. авт.), а зовут тот лес ярник». Сообщения Шубина явились, вероятно, первыми достоверными сведениями о природе острова Вайгач, Карского моря и Ямала.
Кроме пути по рекам Ямала и волоку между ними, существовал еще один старинный путь из Поморья и Печоры на Обь. Поморы доходили до устья реки Кары, «а по ней хаживали вверх сухим путем до другой реки (реки Щучья. – Прим. авт.), впадающей в Обскую губу, при которой, построив новые суда, отправлялись на оных далее». Об этом пути стало известно от поморских мореходов англичанину Вильяму Гордону, побывавшему на Печоре в 1611 г. Он встретил тогда в устье этой реки 30 русских лодей, часть из которых направлялась в Мангазею, а часть – на Новую Землю.
Совершая походы в район реки Таз, поморы основали в 300 км выше ее устья, у впадении в Таз реки Осетровка (позже переименованной в Мангазейку), торгово-промысловое поселение. В 1968–1970 и 1973 гг. в течение четырех летних полевых сезонов, в этом районе работала историко-географическая экспедиция Арктического и Антарктического НИИ с участием ученых Института археологии АН СССР, возглавляемая М. И. Беловым. Экспедиция обнаружила остатки деревянных построек поморского торгово-промышленного поселения, возраст которых определили дендрохронологическим методом. Самая ранняя из построек датируется 1572 г. но ученые считают, что это поселение, вероятно, возникло значительно раньше.
По сведениям мангазейского воеводы И. Ф. танеева, поморы этого поселения быстро установили довольно тесные связи с местными ненцами, женились на местных женщинах. Вероятно, в этом поселении стоял скит или часовня. Другое укрепленное поморское зимовье – «зырянский городок» – в верховьях Таза существовал еще в начале XVII в. Торговые поморские люди из этих городков собирали ясак с местных жителей и «дань с них имали воровством на себя».
Царские власти стремились поставить под контроль всю торговлю пушниной в районе Нижней Оби и в Заобье. Поэтому в 1598–1601 гг. были посланы специальные экспедиции служилых людей, которые основали на месте поморского поселения на реке Таз, в 300 км от ее устья, Мангазейский острог, а затем и возвели город Мангазея – административный и торговый центр огромного Мангазейского уезда. Именно там была сосредоточена торговля ценными мехами. Из Мангазейского уезда, в основном через город Мангазею, ежегодно в течение первой половины XVII в. вывозилось до 100–150 тыс. ценнейших соболиных шкурок. В те времена самая дешевая соболиная шкурка стоила в Москве примерно 5 р. что равнялось годовому окладу служилого сибирского казака.

Город Старая Мангазея. Чертеж XVII в.
Об интенсивности морских плаваний в Мангазею в первые два десятилетия XVII в. судить трудно, так как мангазейский архив этих лет погиб в большом пожаре 1642 г. когда сгорела вся Мангазейская крепость. Сохранились отдельные сведения о подобных походах. Так, летом 1609 г. в Мангазею из Поморья пришла партия торговцев и промышленников во главе с холмогорцем Еремеем Савиным. В 1612 г из Мангазеи в Архангельск приплыли мезенец Шестак Иванов и его сын Артемий. Известно, что сын и отец останавливались на острове Колгуев, где подобрали вооружение с разбившегося иностранного корабля, пытавшегося, видимо, пройти на восток. В Мангазею Шестак также плавал по морю.
Неоднократно бывали в Мангазее и двиняне – торговец Кондратий Курочкин и стрелец Кондратий Корела, сообщившие, что «от Архангельского города в Мангазею по вся годы ходят кочами многие торговые и промышленные люди». О многочисленных морских плаваниях в Мангазею упоминалось в одном из указов царя Михаила Федоровича, изданного до 1619 г. «Ходят торговые люди от Архангельского города на Мангазею».

Почему в 1619 г. были запрещены морские плавания в Мангазею?

Начало XVII в. было для Руси трудным и мучительным периодом – недаром его назвали Смутным временем. Московское царство устояло в жестокой борьбе с польскими и шведскими интервентами. Все это в определенной степени отразилось на отношении московских властей к попыткам западно-европейских торговых компаний проникнуть в Сибирь и на Европейский Север Руси. Царские власти очень болезненно воспринимали доходившие до Москвы слухи о появлении иностранных кораблей в Карском море.
В результате в 1619 г. морские плавания в Мангазею были запрещены. Более того, в 1620 г. московские власти приказали построить заставу на Ямале, на волоке между реками Мутная и Зеленая, чтобы задерживать всех нарушителей запрета. Так, был запрещен прямой морской путь из Белого моря на Обь, с главной целью, чтобы «немецкие люди (так тогда называли всех иностранцев: англичан, голландцев, немцев и др. – Прим. авт. ) от Пустоозера и Архангельского города в Мангазею дороги не узнали». Прямые морские связи Поморья с Мангазеей, а значит, и с Сибирью, прервались более чем на два с половиной столетия. В 1672 г. по приказу царя Алексея Михайловича город Мангазея был покинут, а его военный гарнизон перевели в Туруха?нск на Енисее.

Тайна карты Исаака Массы

В начале XVII в. начались плавания русских в устье Енисея и в Енисейском заливе. В 1612 г. голландский купец и дипломат Исаак Масса, живший в 1601–1609 гг. по торговым и дипломатическим делам в Москве, издал карту Сибири, составленную явно по русским данным. Он и сам этого не отрицал, рассказав о том, что раздобыл у одного из дьяков или подьячих Приказа Казанского дворца, в чьем ведении в то время находились все сибирские дела, карту «Северной России, страны самоедов и тунгусов», которую издал на своей родине, изменив в ней русские названия на голландские.
Карта и сообщение И. Массы подтверждают, что уже в первом десятилетии XVII в. русские были знакомы с устьем Енисея, Енисейским заливом и юго-западным побережьем полуострова Таймыр, по крайней мере до устья реки Пясина. И. Масса сообщил о том, что «во время смуты» по распоряжению сибирского воеводы были проведены две разведывательные экспедиции. Первая – сухопутная – была проведена не позднее 1604 г. для обследования территории к востоку от Енисея. Очень возможно, что участники этого похода из Мангазеи прошли к устью реки Туруха?н – притока Енисея, затем, переправившись через Енисей в его низовье, продвинулись по равнине до Пясины, начав ознакомление с За?падным Таймы?ром. Участники экспедиции побывали в горах (северо-западной части – плато Путорана, возвышающегося над равниной) и в собранных образцах полиметаллических руд обнаружили серебро.

Карта Исаака Массы
Вторая экспедиция, открытия которой подтверждаются данными карты И. Массы, весной 1605 г. вышла на кочах из устья Оби в Обскую губу, прошла на север и направилась в море. Ее возглавил «предводитель по имени Лука». По некоторым данным, он был московским гостем (состоятельным купцом). В море кочи повернули на восток, прошли мимо Гыданской губы, не обнаружив ее, затем моряки видели у входа в Енисейский залив два безымянных острова (впоследствии их назвали Олений и Сибиряков).
По сообщению И. Массы, кочи Луки вошли в устье Енисея, а затем двинулись на восток вдоль побережья Таймыра и дошли до устья реки Пясина. Морской отряд имел задание «тщательно изучить берег и все то, что они найдут на нем достойным исследования». Они сделали то, что им было приказано.
Оба отряда встретились в устье Енисея. Руководитель морской экспедиции Лука и часть моряков умерли во время этого похода (видимо, их скосила цинга). По возвращении отрядов сибирский воевода отправился в Москву с докладом о результатах исследований. «Доклад его, – сообщил И. Масса, – хранится среди сокровищ Московского государства до окончания войны, и затем, вероятно, он будет рассмотрен. Но мы боимся, что до этого времени он пропадет, что поистине будет печально, так как путешественники нашли много различных и редких островов, рек, птиц, диких зверей – все это далеко за Енисеем».
Доклад действительно исчез и не обнаружен по сей день. Учитывая то, что уже в XX в. было проведено довольно тщательное геологическое исследование юго-западного побережья Таймыра и серебро не было обнаружено, можно сделать вывод об ошибке рудознатцев начала XVII в. но сам факт обследования русскими этого побережья Карского моря в те далекие годы не вызывает сомнений.

Первое русское сообщение о приключениях отечественных мореходов в Енисейском заливе

Первое дошедшее до нашего времени русское сообщение о плавании промышленников и торговцев по Енисейскому заливу вдоль побережья полуострова Таймыр к устью реки Пясина относится к 1610 г. В июне этого года двинские торговцы во главе с Кондратием Курочкиным и Осипом Шепуновым на судах вышли к устью Енисея с целью пройти далее на восток. Им долго не удавалось пройти из залива в море. «Устье Енисейское, – рассказывал К. Курочкин, – занесло из моря льдом, а лед давний, ни о которые поры не изводитца, в толщину сажень в тритцать и больше (примерно 60 м – явно преувеличенная оценка толщины льдов. – Прим. авт. )».

Плавание по сибирским рекам
Двинский торговец К. Курочкин первый указал на возможность установления прямого морского пути из Архангельска в устье реки Енисей. Более того, он установил судоходность Нижнего Енисея и сумел собрать некоторые сведения о природе как этого района, так и таежных приенисейских земель, расположенных к югу от Туруханска и написать об этом в своем отчете: «А падет-де Енисей в морскую губу, а губа морская то же Студеного моря, которым ходят немцы из своих земель кораблями к Архангельску… А Енисей-де глубок, большими кораблями из моря в Енисей пройти мочно ж и река угодна, – боры и черный (лиственный. – Прим. авт.) лес и пашенные места есть, и рыба в той реке всякая такова ж, что и в Волге и… люди на той реке живут многие».
В начале августа, на исходе пятой недели ожидания улучшения ледовой обстановки в заливе, подул сильный южный ветер, который вынес льды из залива в море. Кочи К. Курочкина и О. Шепунова вышли в море и поплыли на северо-восток вдоль Таймырского побережья. Через двое суток плавания суда вошли в Пясину.
К 20-м гг. XVII в. русские промышленники прочно обосновались на Пясине. На реке Большaя Хeта они также основали несколько промысловых зимовий, а под 1626 г. упоминается промысловое зимовье на Пясине – Орло?в городок.
Промышленники продолжили обследование побережья Таймыра и открыли около 300 км берега, которому позже было присвоено имя русского военного моряка Харитона Прокофьевича Лаптева, проводившего опись этого самого северного полуострова Азии в 1739–1742 гг.

Необычайная жизнь предпринимателя и полярного исследователя М.К.Сидорова

Попытки установить торговый путь, связывающий русские порты Баренцева и Белого морей с устьями Оби и Енисея, были предприняты во второй половине XIX в. и связаны они с именем выдающегося сибирского предпринимателя Михаила Константиновича Сидорова.
М. К. Сидоров родился в Архангельске в 1823 г. в купеческой семье. В десять лет его определили в Архангельскую мужскую гимназию, но в 1842 г. учась в 6 классе, Сидоров покинул ее из-за неимоверно грубого обращения учителей с учащимися. Сидоров вместо учебы поступил на работу в контору деда – старшего биржевого маклера при Архангельском порте, а затем перешел на службу к своему дяде, занимавшемуся торговлей с зарубежными странами. Вся атмосфера Архангельска, связанная с судами и заморской торговлей, все более занимала молодого архангелогородца. Он вспоминал позже: «Я не моряк, но полюбил море еще в 1841 г. В лето того года я отправился из Архангельска в Соловецкий монастырь на судне. Буря унесла нас к берегам Новой Земли. И мы вместо суток плавали около месяца. На судне познакомился я с матросом, который своими рассказами о пребывании его на Новой Земле, под командою штурманского офицера С. А. Моисеева, о двух зимовках там, в 1837 и 1838 гг. до того очаровал меня, что я с того времени полюбил море и хотел сделаться полезным в открытии пути морем в Сибирь и обратно».
Заинтересовали Сидорова и рассказы соловецких монахов, в среде которых сохранились предания о плавании поморов по южной части Карского моря более чем за 300 лет до этого. Сидоров решил довести свои соображения об организации торговых плаваний в устье Енисея до крупного купца коммерции, советника В. А. Попова, который имел в Архангельске свои верфи и суда и был хорошо известен своей коммерческой деятельностью в Европе.
В. А. Попов посоветовал ему отправиться на Енисей и заняться исследованием естественных богатств, которые из Сибири можно будет поставлять морем через устье Енисея, а уже затем изучить возможность плавания из Енисея в Европу и обратно.

Предприниматель и полярный исследователь М. К. Сидоров
Сидоров уехал в Красноярск, где поступил домашним учителем к золотопромышленнику Б. Н. Латкину. Вскоре дельный и грамотный молодой человек стал вести переписку золотопромышленника. А после женитьбы на дочери Латкина Ольге Васильевне он сам занялся золотопромышленным делом. В короткое время Сидоров открыл 200 золотых приисков, которые передавал или разрабатывал сам в содружестве с другими золотопромышленниками.
К началу 50-х гг. XIX в. М. К. Сидоров стал миллионером и развернул широкую деятельность по исследованию Сибири и Русского Севера, развитию там промышленности и торговли, ознакомлению России и Европы с богатствами этого края, по открытию морского пути через Карское море в устья Оби и Енисея, развитию мореходства на Мурманском берегу, по Ледовитому океану и рекам, в него впадающим, потратив на эти цели с 1852 по 1882 г. 1,7 млн р.

Гибель исследовательской шхуны «Ермак» в Карском море

По инициативе и при материальной поддержке М. К. Сидорова свои исследовательские плавания в Карском море совершил лейтенант Павел Павлович Крузенштерн — внук руководителя первого кругосветного плавания российских судов, адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна. Сидоров также обещал предоставить безвозмездно 5000 пудов графита для отправки на шхуне «Ермак», если он прибудет по морю в устье Енисея летом 1862 г.
Отец П.П.Крузенштерна, капитан-лейтенант Павел Иванович Крузенштерн (впоследствии вице-адмирал), в 1849 г. на собственной шхуне «Ермак» водоизмещением 150 т, построенной в Сороках (на Оне?жской губе), направился в Карское море. Выйдя из Сорок слишком поздно (30 августа), он дошел только до устья Мезени. В следующем году он прошел немного дальше – до устья реки Инди?ги, расположенного на северо-востоке Чёшской губы.
В 1860 г. «Ермак» под командой П. П. Крузенштерна (он еще юношей участвовал в двух предыдущих плаваниях «Ермака») сумел пройти Карские Ворота и вышел в Карское море, но вскоре возвратился из-за недостаточного снабжения.

Полярный исследователь лейтенант П. П. Крузенштерн
В 1862 г. П. П. Крузенштерн вышел из устья Печоры на двух судах – шхуне «Ермак» и небольшой яхте «Эмбрио». В конце августа оба судна у восточного входа в Югорский Шар были окружены льдами. Яхта все же смогла выбраться по небольшим разводьям из ледового плена и 25 сентября возвратилась в устье Печоры. «Ермак», затертый льдами, стал дрейфовать на восток.
7 сентября моряки «Ермака» увидели берега Ямала. Начались сильнейшие сжатия льдов и можно было ожидать худшего – гибели шхуны. Моряки вынесли продовольствие и походное снаряжение на лед. В корпусе из-за сжатий появилась течь, трюм залило водой. 19 сентября в точке с координатами 69°57 с. ш. и 66°02 в. д. моряки оставили шхуну и направились по льду к берегу.
Путь по торосистому осеннему льду оказался очень трудным. Пришлось оставить шлюпку, которую тащили моряки, а расположенные на ней припасы распределить для переноса на себе. Один из моряков, переносивший запас водки, напился и, мертвецки пьяный, свалился на лед. Решено было оставить его на льду, а «для скорейшего протрезвления» раздеть до рубахи. К удивлению всех, на следующий день моряк догнал товарищей и проследовал со всеми дальше.
Через 8 суток после начала пешего перехода моряки добрались до побережья Ямала, где встретили местных ненцев. Далее на оленях моряки благополучно добрались до Обдо?рска (теперь Салеха?рд).
Эти неудачные плавания послужили основанием для заявления фактического руководителя Русского географического общества, адмирала Федора Петровича Литке о том, что «морское сообщение с Сибирью принадлежит к числу вещей невозможных».

Продолжение борьбы М. К. Сидорова за проведение полярных исследований

Но даже такое авторитетное мнение, как мнение Ф. П. Литке, не повлияло на деятельность М. К. Сидорова, убежденного в обратном. Он продолжал настаивать на проведении исследований в районах Русского Севера. Еще в 1859 г. он подал енисейскому губернатору записку о возможности мореплавания от Мурманского побережья в Сибирь, но на его доводы чиновники не прореагировали.
Тогда Сидоров представил в Русское географическое общество, расположенное в Петербу?рге, записку, в которой сообщил о намерении отправить за свой счет судно в устье Енисея и просил выдать для команды этого судна инструкцию по проведению научных наблюдений. Вместе с тем он попросил Географическое общество принять от него довольно значительную по тем временам сумму денег – 2000 фунтов стерлингов – для того, чтобы наградить ею первое судно, которое войдет с моря в устье Оби или Енисея. Географическое общество согласилось с отрицательным мнением на сей счет вице-председателя адмирала Ф. П. Литке и денег не приняло, ссылаясь на то, что «у нас, русских, еще нет такого моряка, который решился бы плыть морем в устье Енисея».
М. К. Сидоров предложил эти деньги для той же цели Вольно-экономическому обществу, но и там его предложение не прошло, хотя многие члены общества поддержали его. Только после этого Сидоров отправился в Англию. где обратился за помощью к председателю Лондонского географического общества сэру Родерику Мурчисону. При его содействии в течение месяца была организована кампания, которая в 1863 г. должна была отправить за графитом к устью Енисея торговое судно.
Кампания послала для исследования фарватера и бара в устье Енисея англичанина Банистера, который 5 января 1863 г. прибыл в Красноярск. Но чинимые российскими чиновниками препятствия и грубое обращение енисейского губернатора вынудили его отправиться обратно.
В 1867 г. М. К. Сидоров представил наследнику престола – цесаревичу Александру Александровичу — записку «О средствах вырвать Север России из его бедственного положения», в которой предлагал план конкретных действий для реализации указанного в заголовке. Воспитатель цесаревича, генерал-адъютант Н. В. Зиновьев ответил Сидорову по поводу данной записки: «Так как на Севере постоянные льды и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и моих приятелей, необходимо народ удалить с Севера во внутренние страны государства, а вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то Гольфштреме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут проводить только помешанные». Естественно, что и этой записке Сидорова не было дано никакого хода, несмотря на то, что на этот раз она была одобрена собранием Вольно-экономического общества и признана наконец «заслуживающею полного внимания и одобрения».
Характерна реакция Министерства государственных имуществ на призывы М. К. Сидорова организовать использование богатейших биологических ресурсов морей Севера: «Люди, не имеющие естественно-исторических сведений и не сильные в зоологии, как Сидоров, в состоянии возобновлять предложение завести лов у берегов Лапландии (так в те времена называли Кольский полуостров. – Прим. авт. ). Что касается поездки за морским звероловством как на Новую Землю и Шпицберген, то поездки эти были неправильным промыслом, были своего рода азартною игрою, где ставкою была жизнь человека, что упадок новоземельских и шпицбергенских промыслов свидетельствует скорее о том, что миновали неестественные условия, которые некогда заставляли северян заниматься рискованным и малоприбыльным делом и лишали возможности употреблять свои труды более верным, более экономическим образом». Теперь-то мы знаем, что М. К. Сидоров оказался совершенно прав и Баренцево море стало впоследствии крупным рыболовным районом России. Знаем мы и то, как воспользовались норвежские промышленники пренебрежением российских чиновников к развитию звероловных промыслов в Поморье, успешно занимаясь этими промыслами в наших водах.
Крупное состояние М. К. Сидорова дало ему возможность широко обследовать район нижнего Енисея (от устья Подкаменной Тунгуски до Енисейского залива) и прилегающие земли с запада на восток от реки Таз до Анабары, где были обнаружены крупные запасы каменной соли, залежи каменного угля, графита, точильного камня, железные и медные руды, открыто золото, найдены великолепные леса, ценные дикорастущие растения, большое количество рыбы, птиц и зверей. Сидоров показал, что в южной части этого края можно выращивать хлеб и овощи. Он не раз отправлял на русские и международные выставки превосходно оформленные коллекции образцов богатств недр и всей природы Русского Севера: уголь с Печоры, нефть и горючий сланец с Ухты, графит с притока Енисея реки Куре?йки (который обнаружил там сам М. К. Сидоров), жемчуг, серебро, золотые самородки.
Для доставки всех этих богатств коротким и дешевым морским путем в Россию и Европу М. К. Сидоров решил провести всесторонние исследования по определению доступности для плавания судов Обской и Тазовской губ. В 1862–1864 гг. он посылал описные партии под начальством вольных штурманов. Благодаря их работе ему удалось опровергнуть мнение, будто бы льды мешают круглый год, даже в августе и сентябре, плаванию судов по этим заливам. По описям, доставленным сотрудниками Сидорова, Гидрографический департамент даже внес исправления в некоторые карты Сибири.
М. К. Сидоров завел суда для плавания по Оби, Тазу, Турухану и Енисею и обратился за разрешением прорыть канал между Туруханом, впадающим в Енисей, и Тазом, впадающим в Тазовскую губу. Сидоров предложил через 45 лет передать канал в собственность местных жителей. Сибирский генерал-губернатор Корсаков ответил: «Если бы канал был нужен, то он был бы построен и без Сидорова, а так как этот канал не нужен и проведение его на Севере решительно невозможно, то в просьбе Сидорову отказать».
Сидорову отказали в разрешении, несмотря на то что к этому времени он завел на Турухане пароход и успел доставить вверх по реке на 400 верст до реки Блудная несколько тысяч пудов графита, а с Иртыша через Обскую и Тазовскую губы и вверх по Тазу до часовни Святого Василия доставил хлеб и рабочих для сооружения канала.
Не находя со стороны властей поддержки проекта открытия морского пути в устья Оби и Енисея, М. К. Сидоров в 1868 г. отправился в Норвегию, где обсуждал вопросы о плавании в Карском море с норвежскими тюленебоями. Он встречался со шведским полярным исследователем, профессором Нильсом Адольфом Эриком Норденшельдом, которого сразу же заинтересовал своими проектами. Уже на следующий год Норденшельд сообщил Сидорову о своей готовности принять участие в рекогносцировочной экспедиции в устье Енисея. Сидоров немедленно сообщил Русскому географическому обществу об этом и заодно запросил «не признает ли оно полезным воспользоваться предложением и услугами профессора Норденшельда и отдельно или совокупно с Швецией и Норвегией отправить экспедицию с учеными с обеих сторон». Но и на этот раз предложение Сидорова не было принято.
М. К. Сидоров решил самостоятельно обследовать морской путь на Енисей. В мае 1869 г. он купил в Кронштадте пароход «Георгий», нанял команду и обеспечил ее годовым содержанием. 25 июня Сидоров отправил телеграмму городскому голове Енисейска Баландину: «Я еду завтра морем Енисейск на пароходе, имеющем осадку 7 футов (2,1 м. – Прим. авт.). Прошу вас послать Енисейский залив лоцмана, который бы с 1 августа ждал пароход до 20-го и мог перевести его в Енисейск и приготовить дров у Толстого Носа для плавания Енисеем вперед и обратно. Лоцман должен ждать против Крестового Острова или ниже Гольчихи и Зимовья Зырянского и поставить маяк с флагом там, где будет ждать».
3 июля М. К. Сидоров на «Георгии» вышел из Петербурга и уже 27 июля прибыл к устью Печоры. Там, у островов Гуляевские Кошки, обрамляющих Печорскую губу с севера, сел на мель зафрахтованный им английский пароход «Софольк» с 1000 т угля для «Георгия». При посадке на мель на английском пароходе были поломаны винты. Спасательные работы продолжались до 10 сентября. В довершение всего оказалось, что «Софольк» доставил уголь весьма низкого качества.
Тем не менее 11 сентября М.К.Сидоров направился в Карское море. Вследствие густых туманов, а также по настоянию членов команды, явно не готовой к плаванию в таких сложных полярных условиях, Сидоров вынужден был возвратиться на зимовку в Печору.
Именно тогда, в 60-е гг. XIX в. М. К. Сидоров составил завещание, в котором основную часть миллионного наследства он предполагал обратить «на пользу человеческую – для поощрения русских изобретений, особенно – по мореплаванию», для организации морских училищ на севере России, в том числе и для подготовки «мореходов и ремесленников между самоедами, юраками, долганами, якутами, лопарями… на образование из них докторов».
После отказа Русского географического общества объявить о назначенной Сидоровым премии в 2000 фунтов стерлингов для первого судна, достигшего с моря устья Оби или Енисея, соответствующее объявление было сделано в заграничных журналах. На это объявление отозвался английский капитан Джозеф Виггинс. 17 августа 1874 г пароход «Диана» – первое паровое судно, плававшее в Карском море, – под его командой достиг северного входа в Обскую губу.
До конца XIX в. Д. Виггинс 11 раз приводил торговые пароходы в устья Оби и Енисея, но совсем не просто было ему преодолевать человеческую косность. По словам М. К. Сидорова, «и из наших соотечественников немногие сочувствовали Виггинсу, да и в Англии было немного таких лиц, которые находили возможным мореплавание в Сибирь».
В 1876 г. на средства, предоставленные главным образом известным предпринимателем, золотопромышленником и общественным деятелем Сибири Александром Михайловичем Сибиряковым, была организована экспедиция А. Э. Норденшельда на зафрахтованном, довольно большом транспортном пароходе «Ymer» (400 т) для плавания в устье Енисея. Плавание в Карском море прошло успешно. В северной части Енисейского залива был обнаружен большой остров, названный Норденшельдом в честь Сибирякова. Это название закрепилось на географических картах, хотя до плавания Норденшельда этот остров был уже известен сибирским мореходам под названием остров Кузькина.
Кузька (фамилия его неизвестна) был участником плавания Рахманина в 1780 г. по Енисею до его устья. Именно тогда он и посетил остров, названный его именем. Кузька провел несколько лет на Енисейском заливе. По словам М. К. Сидорова, «Кузька был до того уважаем на берегах Енисейского залива мореходами, что товарищи его назвали именем его реку и становье».
Экспедиция А. Э. Норденшельда провела ценные научные наблюдения. Например, в противоположность господствовавшему тогда мнению оказалось, что Карское море характеризуется наличием богатой фауны. «Ymer» доставил в устье Енисея товары – первые, прошедшие западным участком Северного морского пути в устье Енисея в XIX в. В том же году грузы на Енисей (в Курейку) были доставлены и Д. Виггинсом на пароходе «Темза», но местные власти, ссылаясь на отсутствие на Нижнем Енисее таможни, их конфисковали и освободили только после продолжительных хлопот в Петербурге. Так что 1876 год явился годом начала реализации планов М. К. Сидорова и А.М.Сибирякова по доставке товаров пароходами через Карское море в устье Енисея и вывозу оттуда богатств Сибири.

Необычайное плавание шхуны «Утренняя заря»

В 1876 г. в Енисейске на средства М. К. Сидорова была построена шхуна «Северное сияние». 13 июля шхуна под командой «вольного шкипера» Давыда Ивановича Шваненберга отправилась из Енисейска вниз по реке с целью выйти в Карское море и плыть на запад, а затем вокруг Скандинавии в Петербург. Экипаж шхуны состоял из штурмана Густава Нумелина, фельдшера и по совместительству повара Чеснокова, матросов Табурина и Короткова. На шхуну погрузили образцы древесины енисейских лесов, коллекции для Петербургского и Московского университетов, зверей и птиц для Петербургского зоологического сада.
16 сентября шхуна вышла в Енисейский залив, где ее встретили сильные ветры, штормы, которыми разорвало главные паруса, и морозы. Д. И. Шваненберг возвратился в устье Енисея и стал на зимовку у Ма?ло-Бре?ховских островов.
Оттуда Шваненберг на собачьих упряжках отправился вверх по реке с надеждой приобрести где-нибудь парусину для пошива парусов. Капитан зимовавшего в устье Курейки английского парохода «Темза» Д. Виггинс согласился продать ему парусину, но прибывший местный пристав запретил продажу иностранной парусины, ссылаясь на отсутствие на Нижнем Енисее таможни. По этому поводу Шваненберг и пристав поссорились. В отместку пристав запретил старшине ближайшего к месту зимовки шхуны селения Толстый Нос снабжать моряков свежим мясом.
Моряки шхуны зимовали в построенной из плавника хижине. Вскоре звери и птицы, бывшие на шхуне, погибли от холода и голода. Заболели цингой Табурин и Коротков. Старшина селения не продал прибывшему туда на собачьей упряжке Нумелину свежего мяса. Пропал без вести Чесноков, поехавший в то же селение за мясом. Нумелин отправился в Гольчиху и там сумел получить у местных жителей тушу оленя. Когда он прибыл на место зимовки, оба матроса уже были мертвыми. Оставшись один, Нумелин сумел выжить и даже не прекращал проведение метеорологических наблюдений.
29 апреля 1877 г. к месту зимовки прибыли на собачьих упряжках посланные Д. И. Шваненбергом на помощь штурман Мейвальд, ссыльный солдат Андрей Цибуленко (ранее он был военным писарем и попал в Сибирь за «неповиновение фельдфебелю») и два рабочих-ненца. Нумелин к тому времени заболел и был в бреду. Хорошая пища и уход скоро поставили его на ноги.
Во время весеннего паводка и ледохода шхуна была залита водой, повреждена и выброшена на берег в версте от места зимовки. 6 июня из Дудинки на речном пароходе возвратился к шхуне Д. И. Шваненберг с новым матросом Кузиком. Зимой, после неудачных попыток приобрести парусину в Сибири, он добрался до Петербурга, где М. К. Сидоров дал ему 25 000 р. и разрешил в случае невозможности отремонтировать «Северное сияние» приобрести новое судно.
Выяснив, что «Северное сияние» для дальнейшего плавания не пригодно, Д. И. Шваненберг с командой поплыли на шлюпке вверх по Енисею, рассчитывая приобрести или заказать новое судно. Вскоре они встретили парусную шхуну «Ибис», на которой находились английский коммерсант Сибом и капитан Д. Виггинс с командой «Темзы». После завершения зимовки Виггинс повел «Темзу» с грузом графита в Енисейский залив для дальнейшего плавания к берегам Англии, но у Игарки пароход сел на мель и был оставлен командой. Шваненберг сумел приобрести у англичан шхуну со всем снаряжением.
1 августа Д. И. Шваненберг поднял на «Ибисе» русский флаг и назвал судно «Утренняя заря». Длина шхуны была 56 футов, ширина – 14 футов, высота борта – 6 футов, осадка – менее 3,3 футов (соответственно 17,08; 4,27; 1,8 и менее 1 м. – Прим. авт. ), грузоподъемность – около 3000 пудов (48 т). Команду шхуны на историческом переходе устье Енисея – Петербург составили 5 человек: капитан Д. И. Шваненберг, штурманы Г. Нумелин и Мейвальд, матросы Кузик и А. Цибуленко. Научные коллекции и образцы сибирских товаров с «Северного сияния» были перегружены на «Утреннюю зарю». Кроме того, во время захода в Гольчиху там были собраны для Академии наук коллекции предметов быта (одежда, орудия труда, вооружение, предметы религиозного культа) племен, населявших район Нижнего Енисея.
9 августа шхуна вышла из Гольчихи, прошла в Енисейский залив и 12 августа подошла к острову Белый. Там на берегу был поднят русский флаг, оставлена записка о посещении и собраны ботанические и геологические коллекции.
Далее капитан решил идти в Байдарацкую губу, чтобы высадить там ссыльного А. Цибуленко и взять взамен другого матроса. Но свежие ветры отнесли шхуну далеко на северо-запад, почти к проливу Маточкин Шар. Именно там судно встретило тяжелые льды. Д. И. Шваненберг вспоминал впоследствии: «И здесь-то во время тумана мы встретили льды до трех сажен высоты и потому надобно было итти обратно. Вообще много раз мы возвращались назад и ходили в разные стороны, отыскивая проходы между льдами, так что невозможно было заметить на карте всех извилин нашего пути. Он определялся положением льдов… По нашим наблюдениям, мы были у Маточкина Шара, у которого стоял сплошной лед, и, следовательно, надобно было отказаться от намерения пройти Маточкиным Шаром. Мы пошли к Карским Воротам возле сплошного льда, пробираясь во время тумана между льдами».

Шхуна «Утренняя заря»
17 августа при ударе о лед были повреждены форштевень и руль. Шхуна стала на якорь и поломки быстро устранили. На подходе к Карским Воротам снова при ударе о лед был поврежден форштевень, внутрь корпуса стала поступать вода, а помпа в этот момент вышла из строя. Тогда трое членов команды стали вычерпывать воду ведрами, а двое приступили к ремонту форштевня. К счастью, ветер утих и море было спокойно, так что и на этот раз удалось исправить повреждение.
18 августа шхуна прошла Карские Ворота, но и на этом участке пути случалось всякое: один раз чуть не наскочили на небольшой подводный камень, в другой раз чуть не сели на мель. Пройдя благополучно по Баренцеву морю, 29 августа шхуна стала на якорь у мыса Цып-Наволок (полуостров Рыбачий). Поморы устроили героическому экипажу шхуны теплый прием.
А далее были горячие встречи в норвежских и шведских портах, где моряки и общественность приветствовали героев «Утренней зари». Во время пребывания шхуны в Стокгольме капитан Д. И. Шваненберг сделал сообщение о плавании «Утренней зари» в Шведской академии наук. «Уважение к нашим морякам до того было велико в Норвегии, Швеции и Финляндии, – писал М. К. Сидоров, – что даже дамы, являвшиеся для осмотра шхуны, награждали капитана своими фотографическими карточками и букетами и писали ему стихи о победе, совершенной над грозной стихией».
На кронштадтском рейде к шхуне сразу же подошел полицейский катер. Полиция, получившая от русских консулов сведения, что на шхуне находится ссыльный солдат А. Цибуленко, произвела тщательный обыск, арестовала Цибуленко и в кандалах увезла его в каземат.
Наконец Обществу содействия русскому торговому мореходству удалось выхлопотать «Утренней заре» разрешение пройти в Петербург. 19 ноября 1877 г. шхуна стала на якорь у таможни на Васильевском острове против Мраморного дворца. Несмотря на поздний час команде была устроена торжественная встреча. На шхуне побывали многие моряки, представители общественных организаций и научных обществ.
22 ноября балтийские моряки в зале Морского музея устроили в честь М.К.Сидорова и моряков шхуны обед, на котором так и не было А. Цибуленко. Правда, вскоре он был освобожден и даже награжден серебряной медалью. Особенно тепло приветствовали М. К. Сидорова и Д. И. Шваненберга члены обществ содействия русской промышленности и торговому мореходству. М. К. Сидоров был избран почетным членом Общества содействия русской промышленности. В числе многих приветствий Сидоров получил телеграмму от А. Э. Норденшельда, готовившегося в это время к первому в истории сквозному плаванию по Северному морскому пути на пароходе «Вега», успешно выполненному им в 1878–1879 гг. «Сердечное поздравление смелому подвигу, который всегда будет вспоминаться с гордостью в летописях русского мореходства. Пусть «Утренняя заря» развеет мрак, который препятствовал верному суждению о состоянии судоходства в Сибири».

Маршрут плавания шхуны «Утренняя заря» из Енисея в Петербург в 1877 г.
На поздравления М. К. Сидоров отвечал достойно, высказывая твердую уверенность в том, что будущее русской торговли накрепко связано с Северным морским путем: «Я счастлив, что мог оказать посильную услугу моему отечеству… Недалеко то время, когда морской пароход будет отправляться по Северному океану к устью Лены и далее в Японию и Китай».
В 1882 г, за 5 лет до своей кончины, М. К. Сидоров, как бы подводя итог жизни, писал: «Считая открытие прохода морем из устьев Оби и Енисея жизненным вопросом для Сибири и имеющим важное государственное значение для всего нашего отечества, я обратил на него все свое внимание.
С 1841 года он сделался для меня задачею всей моей жизни, и для решения его я пожертвовал всем своим состоянием, нажитым от золотопромышленности, в 1 млн 700 тыс. р. и даже впал в долги. К сожалению, я не встречал ни в ком сочувствия к своей мысли: на меня смотрели, как на фантазера, который жертвует всем своей несбыточной мечте. Трудна была борьба с общим мнением, но в этой борьбе меня воодушевляла мысль, что если я достигну цели, то мои труды и пожертвования оценит потомство».

В. А. Русанов исследует Карское море

Подробное гидрографическое и океанологическое исследование Карского моря было осуществлено в XX в. в результате проведения целого ряда экспедиций, в первую очередь отечественных гидрографов и ученых. Одними из первых были экспедиции под руководством полярного геолога Владимира Александровича Русанова.
В августе 1910 г. небольшое парусно-моторное судно «Дмитрий Солунский» водоизмещением 180 т, пройдя вдоль западного берега северного острова Новой Земли, стало на якорь с восточной стороны мыса Желания – самого северного мыса Новой Земли. Это было первое русское судно (после ладьи легендарного промышленника Саввы Лошкина, обошедшего с двумя зимовками Новую Землю в 1740–1742 гг.), обогнувшее мыс Желания. Начальник экспедиции В. А. Русанов настоял на том, чтобы судно вышло в Карское море и направилось на юг вдоль побережья Новой Земли, а не повернуло назад. Впоследствии он написал о драматических событиях тех дней в обзоре деятельности экспедиции (говоря о себе в третьем лице): «31 августа. Утром. из-за мыса Желания от северо-запада плыл лед – белые ледяные поля вперемежку с кое-где рассеянными между ними синими ледяными горами. Этот лед сплошным полукругом покрывал весь горизонт и постепенно надвигался на судно, не оставляя ему, по-видимому, никакого выхода… Не теряя ни минуты времени, надо было попытаться выбраться из этой ледяной мышеловки. Иначе судну, прижатому льдом к берегу, грозила неминуемая гибель, а экспедиции и команде – зимовка с голодом ввиду недостатка съестных припасов и с неизбежною при таких условиях страшною цингою. Между берегом и льдом еще оставалось узкое водное пространство к западу и к юго-востоку. Куда идти? Русанов с Вылкою (ненцем Ильей Вылкой, проводником и другом В. А. Русанова. – Прим. авт.) думали, что надо идти в Карское море, так как нанесенный западным ветром лед, несомненно, был вплотную пригнан к западным берегам Новой Земли… Судно вошло в Карское море по узкому, еще не закрытому льдом каналу».

Полярный исследователь В. А. Русанов
Лавируя между льдинами, останавливаясь перед ледовыми перемычками и ожидая, когда западные ветры отожмут льды от берега, судно настойчиво пробивалось на юг. Впоследствии В. А. Русанов вспоминал: «Когда «Дмитрий Солунский» ударялся своим острым, обитым железом килем о небольшие льдины, то он раскалывал или подминал их под себя, но когда судно ударялось с размаху о толстый лед, то оно все вздрагивало, словно готовое развалиться, а иногда останавливалось и давало задний ход для того, чтобы выискать лучший путь. Казалось еще один такой удар, и судно не выдержит, но, к счастью, благодаря крепкому корпусу и двойной дубовой обшивке оно оказалось достаточно прочно».
За четверо суток упорной борьбы со льдами судно прошло вдоль восточного берега северного острова Новой Земли и достигло пролива Маточкин Шар. С трудом пройдя по забитому льдами проливу на запад, экспедиция завершила обход острова. Воля и настойчивость начальника экспедиции, опыт и выдержка капитана – помора Г. И. Поспелова – победили: впервые судно обошло северный остров за одну навигацию.
Эту экспедицию В. А. Русанов возглавил по приглашению архангельского губернатора Сосновского, который предлагал досконально обследовать западное побережье северного острова архипелага. Но Русанов решил по возможности расширить район обследования до мыса Желания и далее на восток от него. Он хотел выяснить характер и направления течений у северной части Новой Земли для обеспечения плавания судов в Карском море, огибая архипелаг с севера от мыса Желания.
Неутомимый исследователь не удовлетворился достигнутым результатом. «Я хотел, – отмечал В. А. Русанов в дневнике, – продолжать обход вокруг Новой Земли и выйти Карскими Воротами, но это оказалось невозможным, так как керосин (топливо для главного двигателя судна. – Прим. авт. ) у нас был совсем на исходе, а машинного масла уже давно не было, и мы его заменили растопленным звериным салом, от которого машина быстро нагревалась и останавливалась».
Во время этой экспедиции по всему маршруту плавания судна были проведены исключительно ценные наблюдения по распределению льдов и морских течений. А пешие экскурсии в глубь острова позволили собрать богатые коллекции по геологии, палеонтологии, ботанике, энтомологии, зоологии.
В 1911 г. В.А.Русанов вновь плавал на небольшой парусно-моторной лодке «Полярная» длиной 9,75 м вокруг южного острова Новой Земли. И вновь неутомимый исследователь сумел впервые описать многие губы, мысы и прибрежные острова Карского побережья Новой Земли.
Рассказывая об исследованиях В. А. Русанова на Новой Земле, следует сказать несколько слов о такой полярной особенности, как Новоземельская бора. Этот местный, очень сильный ветер, подобно Новороссийской боре на Черном море, образуется, когда массы холодного воздуха как бы обрушиваются с гор к морю и вызывают холодный порывистый ветер, достигающий силы урагана. Обычно бора продолжается несколько часов, но зимой может длиться 2–3 суток. Вторжение теплых ветров и Новоземельская бора делают неустойчивой зимнюю погоду в западной части моря, в то время как на севере и на востоке моря стоит устойчивая холодная и ясная погода.

Тайна исчезновения бота «Геркулес»

В 1912 г. экспедиция во главе с В. А. Русановым на небольшом парусно-моторном судне «Геркулес» вместимостью 63,5 регистровых тонн и длиной 22,5 м обследовала геологическое строение около 1000 км побережья Шпицбергена. В результате была составлена карта каменноугольных месторождений, на которой обозначены места остолбленных экспедицией участков для дальнейшего использования Россией. В. А. Русанов и Р.Л.Самойлович (впоследствии первый директор Арктического института) собрали богатую коллекцию горных пород и палеонтологических образцов. Значительны были зоологические сборы, и в первую очередь гидробиологические. На протяжении всего плавания в водах Шпицбергена экспедиция проводила океанологические исследования: брали пробы морской воды, измеряли ее температуру на различных глубинах, вели наблюдения за течениями, добывали пробы донного грунта. Помимо попутных наблюдений был выполнен целый гидрологический разрез длиной 140 км для выявления влияния ответвлений Гольфстрима в этом районе. Регулярно проводились метеорологические наблюдения.
Отослав с попутным норвежским судном Р. Л. Самойловича и зоолога Зенона Францевича Сватоша с образцами и результатами проведенных исследований, В. А. Русанов отправился на «Геркулесе» на восток с намерением пройти Северным морским путем.
Последний раз «Геркулес» видели в бухте Поморская у входа в пролив Маточкин Шар, куда судно было отброшено штормом в Баренцевом море. Покидая 18 августа 1912 г. бухту Поморская, В. А. Русанов оставил для организаторов экспедиции телеграмму, которую спустя 35 дней пароход «Ольга» доставил в Архангельск: «Юг Шпицбергена, остров Надежды. Окружены льдами, занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток.

Памятник В. А. Русанову
Если погибнет судно, направлюсь к ближайшим на пути островам: Уединения, Новосибирским, Врангеля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов».
Конец ознакомительного фрагмента.

Рекомендуем ознакомится: http://www.kniga.com